— О, мама!.. — Рэйчел подняла голову и посмотрела на Сильвию мокрыми, распухшими от слез глазами. — Неужели ты не можешь хотя бы заплакать? Поверь, тебе сразу бы стало легче.
Мать не выдержала взгляда этих страдальческих глаз и отвернулась. Нет, она не имеет права позволить себе это. Ведь стоит ей начать плакать — и она уже не остановится. Море слез накроет ее с головой, и выплыть ей не удастся.
Боже, Боже, если бы Джеральд мог быть сейчас рядом!
Но этого не будет. Уже никогда!
И тут в Сильвии как будто что-то сломалось: в груди словно образовалась трещина — и оттуда с мучительным хрипом хлынул воздух. В горле образовался ком. Поднявшиеся волной слезы стали ее душить.
Нахлынула память о недавних событиях.
Вот Джеральд робко жалуется ей на боль в груди во время свадьбы Мейсона Голда. Она зовет на помощь Рэйчел, но прежде чем они смогли довести его до машины, он падает на землю у них на глазах… Потом реанимационная палата, все эти врачи, медбратья, то и дело подбегавшие к нему, втыкающие в него свои дурацкие иглы, опутывающие какими-то бесконечными проводами, прилаживающие трубки, — все, чтобы заставить его сердце снова забиться. Бесполезно. Уже ничего нельзя сделать. Слишком поздно.
Похороны состоялись через два дня. От них в ее памяти мало что осталось. Все покрыто дымкой. То, что видела тогда, казалось, происходит не с ней и не в реальности, а во сне или в кино. Она всего лишь зритель. Храм Иммануила, заполненный до отказа друзьями, сослуживцами, клиентами Джеральда, его знакомыми из числа любителей оперы. Их сотни — и каждый норовит сочувственно пожать руку или поцеловать в щеку. Рядом с ней Рэйчел — воплощение поддержки, сострадания и вместе с тем деловитости: ведь ей приходится держать в голове имена всех этих людей, бормотать в ответ на соболезнования слова признательности.
Перед мысленным взором Сильвии возникает кладбище, искрящееся под снежным покрывалом, искусственная трава, которой покрыли могилу… В этом нарочито зеленом одеяле было что-то противоестественное, даже больше чем в зияющей яме, куда опустили гроб. Кто-то положил на могилу букет нежно-алых роз, хотя всех предупредили, что никаких цветов не должно быть. Сильвия с трудом удержалась от слез. Ей так хотелось прижать их к груди, поскорей унести с холода, пока они не сникли. О, эти прекрасные, обреченные на смерть розы!
Сильвия почувствовала, что и сама она сникает, как брошенные на могилу Джеральда цветы, но в этот момент твердая мужская рука взяла ее за локоть, не дав ей рухнуть на мерзлую землю. Никос! Странно, но теперь в нем не было ничего угрожающего. Просто старый друг. Добрый старый друг.