— Как ты узнал, что это была засада? — спросил потом Брайан у Транга.
Тот посмотрел на него своими узкими черными, почти без всякого выражения, глазами и ответил:
— Рис. Она варит такой большой котел для такая маленькая деревня.
Но сейчас боль, пронизывающая тело Брайана, мешала ему думать о Транге или о чем-нибудь еще, кроме собственных страданий. Ему хотелось надеть пару сухих носков ничуть не меньше, чем Джексону. В его ботинках хлюпало, словно там были не его ноги, а пара полусгнивших губок. Ноги к тому же еще и болели. Болели так, что ему делалось страшно при мысли, какие раны он увидит, когда наконец развяжет шнурки и сбросит эти проклятые башмаки.
А что он мог с этим поделать? От гниения в джунглях некуда деться, так же, как и от насекомых, пиявок и дождя. Господи, неужели этому никогда не будет конца? Грязь, казалось, с каждым новым шагом засасывает его все глубже и глубже.
Дальний шорох в кустах заставил его замедлить шаг и прислушаться. Может быть, журчание воды в реке? Трудно сказать. Скорее всего для реки слишком рано. Джексон — он шел сзади, говорил, сверяясь со своими бумажками, что до реки два, а может, еще целых три километра. Но это же было вроде с час назад?
— Вот было бы здорово заиметь телескоп, — услышал Брайан чей-то голос за своей спиной. — Говорят, с такой штуковиной можно увидеть, как змея писает в темноте за две мили от тебя.
Другой голос устало произнес:
— А мне бы домой, ребята.
Все замолчали. Осталось только шлепанье листьев, чавканье вытаскиваемых из грязи башмаков да слабое потрескивание в радиопередатчике у Матинского.
«Домой», — подумал Брайан. В голове сразу возник образ Розы, и его словно огнем обожгло. Казалось, пламя поднималось снизу и остановилось только в горле. Он увидел ее у себя в комнате общежития в Колумбии стоящей голышом на коленях. На полу валялись упавшие монеты. Он нагнулся, сгреб ее в охапку, и они занялись любовью там же на полу. Картина стояла перед его глазами так явственно, что он представлял все подробности, все оттенки своих переживаний — даже холодные кружки металла, впивавшиеся в тело. О, как жгло его тогда яростное тепло между ее длинными ногами, обвившимися вокруг его торса. «Не покидай меня, слышишь, Брай? Никогда…»
Но вот картина исчезла. Он снова в джунглях. По каске барабанит дождь, стекает с накидки. Шум воды в реке — не более чем шепот, отдающийся в висках. Слезы сами собой навернулись на глаза. Почему Розин образ вдруг померк? Почему он не мог еще немного о ней помечтать, пока их взвод не добрался до реки?