Когда Дуська с работы пришла — еле ноги приволочила, как говорится, — Ленка тихонько в уголке сидела. Бледная, истаявшая, как свечка стеариновая, голову на плечо уронила. Вышивка её тоже из рук выпала, на полу валялась.
Дуська как волчица к ребёнку своему бросилась, ухо к груди приложила — нет, живая, хотя и покраше в гроб кладут. Раздела дочку быстрее и в кровать уложила. Молока вскипятила, масла ложку в него бросила, мёду столько же и сала барсучьего топлёного — первое средство при любых хворях, хоть и гадость редкая. А Ленка уже и пить не может, не осталось в ней сил. Ну, пару-тройку глотков сделала всё же.
С утра выпросила Евдокия у председателя двуколку и поехала в село соседнее за фельдшером. Наш-то уже года три как дуба дал от спирта казённого. Да и толку-то от него было, если честно… У нас-то народец больше бабкиными средствами лечится, а помирает или от перепою, или от старости, или от случаев каких неожиданных — болеют редко у нас. Так что в деревне коновал загораздо важнее фельдшера.
Вот и от того привезённого толку мало было. Трубкой своей он Ленку послушал, ещё чего-то поколдовал по-своему, по-научному, и только плечами пожал:
— Абсолютно никаких патологий не наблюдается, по всем показателям — совершенно здоровый ребёнок.
— Ты сам-то веришь себе? — нехорошо так поинтересовалась Дуська.
— Нет, — честно признался фельдшер, — но и объяснений не нахожу. Не известна науке такая болезнь.
Потом саквояжик свой собрал и пешочком обратно к себе в село отправился. Не хватило, видать, совести у человека обратно себя отвезти потребовать, видать, вину какую-то за собой чуял.
А Дуська на этой же упряжке в приходскую церковь отправилась. Тоже конец неблизкий, церкви-то в окрестностях в последнее время по пальцам одной руки сосчитать можно было. Не знаю уж как, но притащила она в дом батюшку, уже на ночь глядя. Вот тебе и "партейная"…
От батюшки толку было не больше, чем от фельдшера. Вокруг походил, кадилом помахал и посоветовал на бога вашего уповать. Потому как сам помочь ничем не может. Это-то понятно: всех, кто могли, уже лет двенадцать как в расход, по-вашему выражаясь, пустили, остались только вот такие кадильщики. Этот, правда, двуколку и для обратного пути попросил, но Дуська так на него глянула, что тот счёл за лучшее побыстрее убраться на своих двоих.
На следующее утро собрала Дуська нехитрый гостинец и на болота отправилась. К Акулине старой. Вернулись уже вдвоём.
Бабке Акулине одного взгляда на Ленку хватило. Покачала головой недобро, руками над дитём несчастным поводила, а потом отрешённо так на лавку уселась и в окошко уставилась. Минут пять молчала.