Доктор уехал. А за ним и шишка областная.
Митрофаныч ещё два дня умирал, маялся. Борода от слюны слиплась, дряблые мышцы под кожей, как канаты, натянулись, выгнуло его всего, даже бабки, которые по зову душевному с умирающими сидят, а потом того в последний путь собирают, перепугались и батюшку из соседнего села (той же Денисовки, кстати) вызвали, хоть Митрофаныч, ненадолго придя в сознание, им это настрого и запретил.
Приехал батюшка. Отец Иннокентий человек очень интересный был. Правду говорят, что из больших грешников самые правильные праведники получаются. Когда-то давно звали отца Иннокентия Михаилом Задворским и прочили ему большое спортивное будущее. В браке с железякой, штангой в народе прозываемой. Все первенства брал и даже чемпионаты некоторые. Но — надорвался однажды. Хотя со стороны это и незаметно было, но понял Миша, что штангу ему больше не тягать. Благо время интересное было — 92-й год, то есть люди с Мишиной статью и внешностью были востребованы как никогда. И стал потенциальный олимпийский чемпион Михаил Задворский бандюком с погонялом Миня Утюг. Дел натворил он тогда — на три Уголовных кодекса хватит. А потом случилось кое-что. Это когда Миню и двоих братанов его мочили в упор из четырёх "акээсов", порвали на клочки рабочий "пассат", друзей — тоже в куски, а на Мине ни царапины не осталось. Перевернулось что-то тогда в Мишиной душе, обратился он к Господу. Так понемногу и батюшкой стал.
А ведь такой поп, как отец Иннокентий, дорогого стоит. Разные к нему люди приезжали, из тех же дачников ольховских, у которых домишки не одну сотню тысяч буржуинских денег стоят, — и те без совета и дружеского участия не уезжали никогда. Потому как отец Иннокентий, хоть и поп, конечно, душу бандитскую понимал, как свою, и с советами не ошибался. Епитимьи, правда, накладывал суровые: одному бизнесмену посоветовал дорогу к храму, а заодно и ко всей Денисовке отремонтировать, другому — школу местную в порядок привести, компьютеры разные и прочие наглядные пособия прикупить, третьему — в больницу областную оборудование поставить. И не спорили с ним никогда, потому как обладал отец Иннокентий статью уж очень внушительной и оставшимся от старой профессии исключительным даром убеждения.
Только вот с Митрофанычем промашка у Иннокентия вышла. Почти час он в избе у умирающего просидел, потом вышел — красный весь, как кумачовая ленточка на лацкане Ильича, ненароком забредшего на субботник, — плевался долго, а потом отбыл в родную Денисовку.
А старик всё никак помереть не мог. Метался по кровати, по'том исходил, кричал несвязно, но никак не мог преставиться. Только пальцем, кривым, узловатым, с отросшим уже, как у покойника, ногтем, в потолок тыкал. Тут из дальнего какого-то скита родственница его приехала неожиданно. Сестра, наверное. Это только кажется, что в России, в самом центре её, глухих, мало кому известных мест не осталось, — хватает их. Те же скиты, или деревни старообрядческие — полно всякого.