— Ты самая-пресамая добрая! Пожалуйста, постарайся. Я так мечтаю о барсучонке.
— Поедем в Лондон, как откроется сезон, — и некогда тебе будет размышлять о барсуках. Иди, спокойной ночи, детка.
— Необходимо раздобыть где-то пудры.
— И помады.
Упомянутые предметы потребления находились у дяди Мэтью под строжайшим запретом, он предпочитал созерцать женские лица в натуральном виде и часто высказывался в том смысле, что краска существует для шлюх, а не его дочерей.
— Я в одной книжке читала, что вместо помады годится сок герани.
— Герань в это время не цветет, глупая.
— А веки можно подвести голубым из Джессиной коробки с красками.
— Волосы накрутим с вечера.
— Возьму из маминой ванной вербеновое мыло. Распустим его в ванне и заляжем туда на целый час, то-то будем после благоухать.
— Ты же, по-моему, терпеть не можешь Лаванду Дэйвис.
— Помолчи, Джесси, будь добра.
— А еще говорила, когда там была последний раз, что она, дескать, типичный антидост и по такой дурацкой физиономии грех не заехать достовой киянкой.
— Ничего я такого не говорила. Не выдумывай.
— Что это ты для Лаванды Дэйвис надеваешь лондонский костюм?
— Иди отсюда, Мэтт, сделай милость.
— Почему вы так рано собрались, ведь еще куча времени?
— Потому что до ланча хотим посмотреть на барсучонка.
— Ой, какая ты красная, Линда! Ой, до чего у тебя смешное лицо!
— Закрой рот сию минуту, Джесси, и уходи или, даю честное слово, я выпущу твоего тритона обратно в пруд.
Гонения, однако, не прекращались, покуда мы не сели в машину и не выехали со двора.
— Привезла бы с собой Лаванду, чтоб нагостилась у нас всласть, не хочешь? — отпустила прощальную колкость Джесси.
— Ничего себе досты, называется, — заметила Линда, — неужели догадались, как ты думаешь?
Мы поставили машину на площади Кларендон-ярд и, имея впереди массу времени — мы выехали с запасом в полчаса на случай, если спустят сразу две шины, — направились в дамскую комнату магазина «Эллистон энд Кавел», где с некоторым сомнением оглядели себя в зеркале. На щеках у нас рдело по ядовито красному пятну, того же цвета были губы, но только по краям, посередине уже стерлось, на веках пластом лежала голубая краска из Джессиного рисовального набора. На этом фоне выделялись белые носы: у няни нашелся тальк, которым она много лет назад присыпала Робину попку. Выглядели мы, одним словом, как размалеванные деревянные куклы.
— Остается держать хвост трубой, — неуверенно подытожила Линда.
— Ох, не знаю, — сказала я, — мне всегда как-то легче чувствовать себя в своей тарелке с поджатым хвостом.