Мы все разглядывали себя так и эдак, тая надежду, что в результате неким магическим образом избавимся от ощущения, что невесть на что похожи. Кончилось тем, что мы поработали немножко влажными носовыми платками и кричащие краски у нас на лице смягчились чуточку. Потом мы прошлись по улице, косясь на свое отражение в каждой встречной витрине. (Я не раз замечала, что когда женщина косится на каждую отражающую поверхность, заглядывает исподтишка в ручное зеркальце, то делается это, вопреки распространенному мнению, не столько из тщеславия, сколько, гораздо чаще, из ощущения, что у нее что-то не в порядке с платьем или лицом.)
Теперь, когда мы все-таки добились своего, нас обуяли страхи и смятенье, не только от сознания своей испорченности и вины, но и в предвидении возможных промахов в незнакомом обществе. Подозреваю, что мы обе с удовольствием сели бы тогда в машину и укатили в обратном направлении.
Ровно в час дня мы стояли у дверей квартиры, где жил Тони. Он встретил нас один, но было видно, что ожидается прибытие большой компании: стол — квадратный, покрытый белой, грубого полотна скатертью, — был весь уставлен приборами. Мы отказались от хереса и сигарет, предложенных нам, и наступило неловкое молчанье.
— Ездили на охоту это время? — спросил он Линду.
— Да, и не далее как вчера.
— Удачный был день?
— Очень. Собаки тотчас взяли след и ни разу не сбились за пять миль, а потом… — Линда внезапно вспомнила, как лорд Мерлин сказал ей однажды: «Охотьтесь сколько душе угодно, только ни в коем случае не вздумайте пускаться в разговоры на эту тему, скучнее ничего нет на свете».
— Но это замечательно — ни разу за пять миль! Надо мне поскорее начинать охотиться с «Хитропом»[40], им, говорят, невероятно везет в этом сезоне. Мы тоже славно поохотились вчера.
Он принялся описывать это событие во всех подробностях, буквально по минутам — где взяли след и где настигли дичь, как первая лошадь под ним охромела и как, по счастью, он наткнулся на вторую, и так далее. Мне стало ясно, что имел в виду лорд Мерлин. Однако Линда, затаив дыхание, жадно ловила каждое его слово.
Наконец с улицы донеслись какие-то звуки и он подошел к окну.
— Вот и другие прибыли, отлично.
Другие прибыли из Лондона на огромном «даймлере» и, переговариваясь, хлынули в комнату. Четыре хорошенькие девушки и молодой человек. Вскоре подошли еще несколько студентов с последнего курса; теперь все были в сборе. Нельзя сказать, чтобы мы получили большое удовольствие — все остальные здесь слишком близко друг друга знали. Весело сплетничали, хохотали, обмениваясь шутками, понятными им одним, выставлялись наперебой, но мы все-таки чувствовали, что это и есть Настоящая Жизнь, и остались бы вполне довольны тем уже, что наблюдаем ее со стороны, если б не это гложущее ощущенье вины, которое постепенно разыгралось вовсю; так муторно бывает, когда проглотишь какую-нибудь гадость. Линда бледнела всякий раз, как открывалась дверь — она, по-моему, всерьез ждала, что на пороге с минуты на минуту вырастет, щелкая бичом, дядя Мэтью. Улучив первый же удобный момент — а такой выпал не скоро, потому что, пока не пробило четыре, никто не тронулся из-за стола — мы попрощались и опрометью понеслись домой.