По обыкновению, оказалось, что дядя Мэтью более грозен на словах, чем на деле, хотя, по свидетельству живущих в Алконли, такого скандала на их памяти еще не бывало. Меня действительно отослали на другой день обратно к тете Эмили — Линда махала из своего окна, восклицая: «Какая же ты счастливая, что ты — не я!» (Совсем иная песня, чем ее обычное: «Какая все-таки прелесть, что я — такая прелесть!») — а ее разок-другой не пустили на охоту. После чего завинченные гайки ослабли, начался процесс «Хорошенького — Понемножку», и жизнь вошла постепенно в привычную колею, хотя в семействе было отмечено, что дядя Мэтью истер очередной зубной протез в рекордный срок.
Планы на лондонский сезон строились, как ни в чем не бывало, и как ни в чем не бывало, в них фигурировала я. Мне говорили потом, что Дэви с Джоном Форт-Уильямом взяли на себя труд растолковать совместными усилиями тете Сейди и дяде Мэтью (дяде Мэтью — в первую очередь), что по современным понятиям наш поступок — совершенно нормальная вещь, хотя, конечно, приходится признать, что очень нехорошо было с нашей стороны так много и так безбожно врать.
Обе мы просили прощения и обещали честь-честью, что никогда больше не будем действовать тайком, а если уж потянет сделать что-нибудь эдакое, то придем и спросим у тети Сейди.
— И в ответ, понятно, каждый раз будем слышать «нет», — как, безнадежно глядя на меня, заключила Линда.
На лето тетя Сейди сняла меблированный дом неподалеку от Белгрейв-сквер. Дом, до того безликий, что он не оставил по себе ни малейшего следа в моей памяти — помню только, что из моей спальни открывался вид на печные трубы с нахлобучками и что знойными летними вечерами я садилась у окна, глядела, как реют в воздухе ласточки, непременно парами, и сентиментально вздыхала о том, что у меня пары нет.
Для нас это было, честно говоря, прекрасное время, хотя причиной радостного настроения служили, по-моему, не столько сами балы, сколько тот факт, что мы взрослые и что мы в Лондоне. Наслаждаться балами сильно мешала одна их принадлежность, именуемая Линдой «ребятки». Ребятки были скучны до зевоты и скроены все как один на тот же манер, что и шотландцы, которых Луиза привозила в Алконли; Линда, живя по-прежнему мечтой о Тони, их по отдельности не различала, не могла даже выучить, как кого зовут. Я же приглядывалась к ним с надеждой, думая о возможном спутнике жизни и добросовестно стараясь разглядеть в них самое лучшее, но ничего хотя бы отдаленно отвечающего моим требованиям так и не отыскалось.
Тони доучивался в Оксфорде, отбывая последний триместр, и появился в Лондоне лишь под самый конец сезона.