Но только все это не имело ни малейшего касательства к тому, что служило причиной их пребывания в этой райской обстановке — к лагерям. Линда бывала в лагерях почти ежедневно, и они поражали ее душу отчаяньем. В бюро от нее было немного пользы из-за незнания испанского, в уходе за детьми — из-за невежества по части калорий; ее использовали в качестве шофера — постоянно на колесах, она гоняла в лагеря и обратно на «форде»-автофургоне, то с грузом продовольствия, то перевозя беженцев, то просто с каким-нибудь поручением. Ей часто приходилось часами сидеть и ждать, пока разыщут нужного человека и разберутся с его делом; со всех сторон немедленно стекались мужчины и, взяв ее в плотное кольцо, наперебой говорили о своем на ломаном гортанном французском языке. В лагерях к этому времени навели относительный порядок: рядами выстроились пусть однообразные, но аккуратные бараки, людей регулярно кормили — быть может, не слишком вкусно, но, по крайней мере, не давая умереть с голоду. И все же зрелище многотысячного скопления мужчин, молодых, здоровых, загнанных за колючую проволоку и отлученных от своих женщин, обреченных изо дня в день на томительное безделье, — было для Линды непреходящей мукой. Она начинала склоняться к мысли, что дядя Мэтью прав, и заграница, где такое возможно, действительно несусветная мерзость, а иностранцы, которые чинят такое друг другу, — наверное, и вправду бесы.
Однажды, когда она сидела в своем фургоне, окруженная, как обычно, толпой испанцев, раздался голос:
— Линда, ты что это здесь делаешь?
Перед ней стоял Мэтт.
Он выглядел на десять лет старше, чем при последней их встрече — взрослый, неслыханной красоты мужчина с пронзительно синими Радлеттовскими глазами на дочерна загорелом лице.
— Я тебя уже видел, — сказал он, — решил было, что тебя прислали за мной, и смылся, а потом узнал, что ты замужем за этим самым Кристианом. Это к нему ты удрала от Тони?
— Да, — сказала Линда. — А я и понятия не имела, Мэтт. Была уверена, что ты вернешься в Англию.
— Да нет, — сказал Мэтт. — Я командир, видишь ли, — обязан оставаться при бойцах.
— А мама знает, что ты жив и здоров?
— Я ей сообщил — во всяком случае, если Кристиан отправил письмо, переданное ему.
— Не думаю — он еще в жизни не удосужился отправить ни одного письма. Странный человек, мог бы сказать мне.
— Он сам не знал — я для отвода глаз писал его на имя одного приятеля для передачи дальше. Не хотел, чтобы кому-нибудь из англичан стало известно, что я здесь, — не то меня принялись бы выпроваживать домой. Я знаю.