— Лена выздоровеет, — произнес он вслух.
— Будем надеяться, — пробормотал в ответ Спартак.
— А мне многое известно, — продолжал Антонио. — В том числе и то, о чем ты умолчал. В отношении Лены.
— Значит, старая история все-таки выплыла на свет, — заметил Спартак. Он замолк, ожидая ответа, но его не последовало. — Я же не какой-нибудь ветрогон. У меня есть принципы, — продолжал он. — Я всегда уважал Маддалену, даже когда не знал, что вы с ней помолвлены и должны пожениться. А потом ты привез ее в Луго. Ты же не станешь отрицать, что я, с тех пор, как вы там поселились, перестал бывать на подворье и ни разу не принял ни одного из твоих многочисленных приглашений заглянуть к вам на огонек.
— Все верно. Ты верный друг, а она верная жена, — грустно подтвердил Тоньино в тот самый момент, когда Спартак останавливал «Фиат» у входа в больницу.
Джентилина выбежала к ним навстречу.
— Ее отвезли в операционную, — сказала она сыну, пока он вылезал из машины.
Спартак развернулся и сразу же уехал.
Лена с трудом очнулась от тяжкого сна, вызванного хлороформом.
У ее постели сидел врач и мерил ей давление, а за его спиной стояла монахиня в белой рясе сестры милосердия.
— Хрупкий росток, но от крепкого корня, — сказал доктор. — Она выкарабкается из этой передряги. Пузырь со льдом на голову, чтобы снять жар. Каждые два часа посылайте медсестру смачивать ей губы.
Лена открыла глаза. Ей показалось, что кровать накреняется, и ее тут же вырвало прямо на подушку.
— Отлично, отлично, — заметил доктор. — Она освобождается от отравления хлороформом.
Чьи-то заботливые руки приподняли ее, умыли и сменили подушку.
Лена вновь уснула. Ей приснилось, что она погружена в гигантский котел с булькающей и пенящейся жидкостью. Она отчаянно боролась, чтобы выплыть, но густой бульон обволакивал и с силой засасывал ее. Она звала на помощь, но ее голос пропадал словно в глухом слое ваты. Потом кто-то провел по ее губам чем-то освежающим и влажным. Но этих капель не хватило, чтобы освежить пересохшее горло.
И опять она провалилась в сон. Ее разбудило прикосновение огрубевшей и прохладной руки ко лбу. Лена открыла глаза и увидела Тоньино.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Очень болит голова и живот, — пожаловалась она.
— Худшее позади, — попытался он утешить ее.
Лена кивнула. Ей не хотелось разговаривать, но близость мужа была ей приятна.
— Пить хочется, — прошептала она.
— До завтрашнего дня тебе нельзя пить, это предписание доктора. Сейчас я смочу тебе губы, — и он прижал к ним смоченный в воде бинт. — Тебе сделали выскабливание. Ты это знаешь? — спросил Тоньино.