Наплакавшись всласть, она вытерла лицо руками, нарвала одуванчиков и, сплетя венок, водрузила его на свои иссиня-черные волосы. Тут она спохватилась, что надо бы отыскать оставленные на берегу Сенио сабо. Девушка поднялась с земли и направилась к речке, опасаясь новой встречи с молодым незнакомцем и в то же время втайне мечтая застать его на том же месте. Уж на этот раз она не убежит. Сабо все еще были там, где она их оставила. В каждый из башмаков кто-то вставил по цветку шиповника. Лена огляделась вокруг, но никого не увидела. Тогда она собрала подаренные ей дикие розочки, сунула ноги в башмаки и медленно направилась обратно к дому.
До сих пор никто из молодых людей не проявлял галантности по отношению к ней. И вот теперь, впервые в жизни, Лена почувствовала себя счастливой.
Лена вошла в кухню, где вся семья собралась за столом к воскресному обеду. Тут были и родители, и старшие братья с женами, Эрминия с мужем, племянницы, жених одной из них и внучата. Самый маленький еще сосал материнскую грудь.
Все взгляды устремились на нее. Лена в этот день не походила сама на себя: в волосах были цветы, привычное дикарское выражение исчезло, сменившись новым, каким-то загадочным.
Не замечая всеобщего изумления, она прошла к столу и села у очага рядом с матерью. Ее внимание было целиком поглощено видом аппетитно дымящейся похлебки из крупы с фасолью и мелкой, неровно и грубо нарезанной домашней лапшой. Лена почувствовала, что проголодалась.
— Где ты была? — спросил Пьетро, нарушив воцарившееся в кухне тяжелое молчание.
— Искала свои башмаки, — нарочито равнодушно ответила девушка.
Больше никто не сказал ни слова. Ясно было, что мужская половина семейства уже должным образом извещена о том, что Лена наконец-то созрела для замужества.
Она сидела, опустив голову к тарелке с супом, но, и не поднимая глаз, знала, какими взглядами обмениваются в эту минуту все остальные. В тишине слышалось жужжание мух, отчаянно бивших крылышками в тщетной надежде освободиться от липучки, подвешенной к потолочной балке рядом с керосиновой лампой.
Пьетро откашлялся и произнес:
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti[5].
Все перекрестились и торопливым хором пробормотали: «Аминь», после чего дружно опустили оловянные ложки в густую, аппетитную похлебку.
Мужчины пили домашнее красное вино, не разбавляя, женщины доливали его водой и клали в стакан для вкуса кусочек лимона. Когда доели похлебку, девушки убрали глубокие тарелки, а Эрминия поставила на стол пирог. Такое баловство семья Бальдини могла себе позволить только по воскресеньям. Впрочем, рецепт лакомства был прост и не требовал закупок в магазине. Все компоненты были свои, домашние, из тех, что всегда под рукой у любой крестьянки: немного фруктов по сезону, панировочные сухари, несколько горстей кукурузной муки и сироп из виноградного сока. Дети начали шумную возню за самый большой кусок, взрослые пропитывали свою порцию вином. В это воскресенье ни у кого не нашлось темы для разговора или причины для ссоры. Даже Эрминия, обычно настроенная воинственно, не решалась подать голос.