… Отсутствие согласия
[41]… Существует множество предлогов, позволяющих ускользнуть от исполнения воли божьей… Но господь наш говорит: «Не желай жены ближнего твоего». Как же нам с этим быть? Вы двое совершаете смертный грех, и я никогда не буду вашим пособником, — гневно изрек дон Филиппо.
— Мы ничего плохого не сделали, — жалобно вступилась Лена.
Старому священнику стало жалко несчастных влюбленных. Они рисковали навлечь на себя не только кары небесные, но и куда более конкретные и прозаические неприятности, такие, например, как гнев Тоньино, осуждение со стороны родных и всей крестьянской общины. Перед ними захлопнулись бы все двери.
Дон Паландрана прекрасно знал, что, давая согласие на вступление в брак с Тоньино, Лена действовала не вполне добровольно, следовательно, существовали законные возможности расторгнуть их злосчастный союз. Он сам когда-то способствовал закулисным переговорам между покойной Эльвирой Бальдини и Джентилиной Мизерокки, пребывая в убеждении, что делает доброе дело: помогает устроить судьбу девушки, пусть немного странноватой, но все же славной, и хорошего парня, которого господь наградил золотым сердцем и уродливым лицом. И только теперь старый священник понял, что лучше бы ему тогда было не участвовать в заключении этого брака. Если Лена и Спартак совершат грех прелюбодеяния, вина отчасти падет и на него.
Взглянув в глаза молодого человека, дон Паландрана сказал:
— Я одолжу тебе свой велосипед. На нем ты сможешь вернуться домой.
Потом он повернулся к Лене:
— А что до тебя, эту ночь поспишь наверху со старой ведьмой. А завтра посмотрим. Говорят, утро вечера мудренее, и я надеюсь, что так.
— Я завтра зайду за тобой, любовь моя, — обещал Спартак. — Клянусь тебе, на этот раз никто не сможет нас разлучить.
— Не оскверняй уст своих и ушей наших богохульными клятвами, — грозно прикрикнул на него дон Паландрана. — А сейчас отправляйся спать. В один прекрасный день и ты поймешь, что такое смирение. И горе тебе, если посмеешь обидеть эту бедную девочку.
Спартак всю ночь крутил педали велосипеда. На рассвете он уже поджидал Тоньино, зная, что тот отправится со двора прямо в поле. Завидев его издали, Спартак прислонил велосипед к стволу дерева и пошел навстречу Тоньино, размахивая руками, чтобы тот остановил телегу.
Тоньино натянул поводья, и лошадь замедлила шаг.
— Мне надо с тобой поговорить, — сказал Спартак, загораживая дорогу.
— Полезай сюда, — пригласил Антонио. — Я спешу.
Спартак разбежался и ловко вскочил на телегу, удержавшись на ногах.
Утро было свежим и прохладным. По лазурному небу бежали, словно догоняя друг друга, мелкие облачка. В чистом воздухе разносилось пение жаворонка.