— Да противно мне, тошно, понимаешь? С какой стати кто-то будет мне указывать, на чьей стороне я должен быть! Вступить в фашистскую партию — значит, пойти против собственной совести. Я не вынесу такого позора. И не очень-то обольщайся: они знают, что я на самом деле о них думаю, и верят в мою преданность фашистскому делу не больше, чем ты, к примеру, в сказку об ослиной шкуре. До сих пор меня не трогали, потому что у меня есть влиятельные друзья. Но настанет день, когда им тоже придется уступить давлению, и они больше не смогут мне помочь.
— А что говорит граф? — спросила Лена.
— Он влип по-крупному. Ему вручили партбилет, а он его вернул, перечеркнув крестом дикторскую фасцию[50].
— О боже, до чего он безрассуден! Он хоть понимает, чем рискует?
— Прекрасно понимает. Но он говорит, что в его возрасте ему уже безразлично, что с ним станется.
— А о своей жене он подумал?
— Одетта исчезла. Ей приходится где-то прятаться из-за новых расовых законов. Кажется, я тебе уже говорил: им известно, что она из еврейской семьи.
— Бедняжка. Что мы можем сделать, Спартак?
— Не знаю. Пока что я тебя прошу вернуться в постель. Малыш уснул. Положи его здесь, рядом с нами. И обними меня, любовь моя.
Лена забралась в постель и прижалась к Спартаку. Они долго лежали, не двигаясь, погруженные в свои горькие размышления.
— Мама, я пить хочу, — раздался детский голосок из соседней комнаты, где спала шестилетняя Миранда. Ее, вероятно, разбудил плач младшего братика, и теперь она требовала своей доли внимания.
— Неужели эта пара сопляков ни на минуту не может оставить нас в покое? — возмущенно воскликнул Спартак.
— Это ты мне? — спросила девочка, появляясь на пороге родительской спальни в ночной рубашке до пят.
— Да, тебе. Джованни еще маленький, но ты-то уже большая, можешь сама о себе позаботиться.
Миранда разревелась в голос.
— Это нечестно! Джованни спит с вами в большой постели, а я должна оставаться одна!
— Боже, пошли мне сил! Сладу нет с этой девчонкой, — проговорила Лена, чувствуя, что бесконечные капризы дочери вот-вот выведут ее из терпения. Она беспокоилась не меньше мужа, и ее нервы были на пределе.
— Ладно, давай залезай и ты в большую постель, только прекрати этот рев. — Спартак, как всегда, поддался на шантаж, будучи не в силах в чем бы то ни было отказать своей обожаемой доченьке.
В два прыжка Миранда забралась под одеяло, разбудив при этом только что уснувшего Джованни.
— Видишь, что ты наделала? — рассердилась Лена. — Если Джованни и дальше будет так заливаться, кончится тем, что мы разбудим бедную Финни, а она и так целыми днями на части разрывается, и все из-за вас.