Коннор заступил ей дорогу.
— Только не к сэру Роберту.
— Он хороший человек.
— Дайте мне время доказать, что я лучше. Дайте мне еще один день.
Аделаида покачала головой. Каждый день откладывания решения по поводу сэра Роберта был еще одним днем, усиливавшим угрозу, нависшую над будущим ее семьи. Риск оскорбить сэра Роберта был слишком велик, а последствия этого слишком серьезны.
— Я предлагаю вам выбор, — настаивал Коннор. — Я предлагаю вам шанс получить нечто большее, чем...
— Мне не нужно большего. Я не хочу этого. — Как легко скользнула эта ложь с ее языка. — Я хочу обеспечить безопасность и сохранность того, что имею.
По крайней мере это было правдой.
Его лицо стало жестким, почти жестоким.
— И я ничего не могу сделать, что изменило бы ваше мнение?
— Ничего. Мне очень жаль.
Аделаида шагнула мимо него, но он схватил ее за руку и круто развернул к себе лицом.
— Поцелуйте меня на прощание! — прорычал он. — Подарите мне хотя бы это!
И прежде чем она успела что-то сообразить, как-то отказать ему, Коннор резко притянул ее к себе.
Этот поцелуй не был нежным. Не было ни уговаривания, ни шутливого поддразнивания, ни теплоты соблазна. Его рот жестко накрыл ее губы и завладел ими. Его жаркое дыхание... его запах, столь же пьянящий, как виски, которое она пробовала вчера ночью... От шершавого прикосновения его щетины к чувствительной коже ее лица по ее телу пробежала дрожь. Умелое давление его губ, сладостное скольжение его языка вызвали глубинный трепет.
Его ладонь властно легла ей на затылок, поворачивая ее лицо так, как ему было удобно... как нравилось ему... и ей.
Мир вокруг поплыл и закружился. И тут же замер, когда совсем рядом с другого конца зеленого туннеля раздался громкий смех.
Миссис Кресс! И ее прогулка! Волна паники захлестнула Аделаиду.
Она замерла. Но ее полуоткрытый рот находился всего в дюйме от рта Коннора.
Коннор шевельнулся... И одним гибким движением вывел их из-под защиты увитой розами арки на полное обозрение дюжины гостей.
В этот миг ее мир снова бешено закружился, но на этот раз не было никакой надежды на то, что он остановится.
Аделаиде показалось, что она окружена морем широко открытых глаз и разинутых ртов. Тишина воцарилась абсолютная.
Она оторвалась от Коннора и застыла на месте, багровая, как все присутствующие гости... за исключением, пожалуй, сэра Роберта, щеки которого пошли алыми пятнами, медленно распространявшимися по всему лицу.
Никогда в жизни Аделаида не испытывала такого мучительного стыда, даже когда ее стошнило на туфли сына викария на глазах у всех прихожан. Ей тогда было двенадцать лет. Она была достаточно взрослой, чтобы испытать отчаянное смущение, но еще достаточно маленькой, чтобы не усомниться, что умрет от этого на месте.