Видимо, поэтому Эемурат подумал немного над просьбой пленного и в конце концов согласно кивнул головой.
* * *
Похоже, Блоквил сглазил самого себя. В тот же день, когда под страхом неведомой смерти отвоевал себе у Агабека немного свободы, он заболел. Он предположил, что оба его глаза поразила глаукома. С каждым днем его мир все больше сужался, а черная пленка перед глазами становилась все плотнее. Он вынужден был забыть свои нынешние мучения и страдания в плену, он представил трудности, которые ожидали его впереди. Все его мысли были только о его глазах. Вернуться домой незрячим не означало получить свободу. И на что ему такая свобода, если после стольких лишений он не сможет увидеть улыбку своей матери, лица своих друзей, прекрасный Париж, знакомые глаза, если будет лишен возможности наслаждаться женской красотой!
Слово свобода Блоквил понимал как возможность вольно смотреть на мир, наслаждаться предназначенными для людей красотами мира. Что же ему теперь делать? По его разумению, у этого кочевого народа, не умеющего ничего, кроме как махать лопатой и косой, скакать на коне, навьючивать верблюдов и ишаков, вряд ли могут оказаться люди, что-то смыслящие в лечении такого нежного органа, как глаза. И хотя он не смог ничего сделать для своего освобождения, посчитал необходимым пойти на любые меры ради того, чтобы не ослепнуть.
До сих пор Блоквил, хоть и с трудом, но различал движения рук играющих во дворе ребятишек, теперь же его состояние ухудшилось. Сегодня он с трудом разглядел красивую плетеную из прутьев тамариска загородку у отверстия колодца, расположенного в нескольких шагах от него. Огромная восьмикрылая кибитка Эемурата сразу за колодцем казалась непонятным силуэтом. “Если сейчас я эту кибитку едва вижу, завтра для меня померкнет весь белый свет…”
Охватившая его тревога заставила Блоквила спешно выйти из сарая. Он направился к дому Эемурата.
Не заметив, как он одолел двадцать шагов между сараем и кибиткой, француз вспомнил поведение туркменских стариков — остановившись на пороге кибитки, он тихонько покашлял.
В доме возникли голоса. Однако никто на улицу не вышел. И тогда Блоквил впервые за все месяцы своего пребывания в Гонуре открыл дверь дома своего Агабека.
— Эссаламалейкум, Агабек!
От неожиданности Эемурат чуть не выронил из рук пиалу с чаем.
— Валейкум эссалам, французский мулла! — он шутливо спросил у раннего гостя. — Что, плохой сон приснился? Пусть он не сбудется! — он вдруг повернулся к сидевшей в посудном углу жене и сказал. — Неспроста он пришел в такую рань, Аннабиби. Приведи Акмарал!