Шла первая неделя жизни на новом месте. Новоселка наслаждалась раздольем, как молодь, выпущенная из садка в реку. Здесь все казалось чрезмерным и вызывало восторг: Фрунзенская набережная в двух шагах, вид из окон, просторные комнаты, высоченные потолки, улыбчивая учтивость незнакомых пока соседей. Здесь даже лица казались другими — открытыми, доброжелательными, интеллигентными — лица потомственных москвичей, а не тех, кто приперся сюда в поисках легкой наживы. Конечно, римская квартира во многом превосходила московскую, но та была кичливой хозяйкой, а эта сразу стала подругой. Пусть шумноватой, слегка старомодной, с грузом прошедших лет, зато приветливой, яркой, светлой, способной с первой минуты знакомства одаривать теплом и уютом. Словом, римских денег, целиком потраченных на «подружкин» макияж, жалеть не приходилось. Но самое главное — тут все принадлежало только ей, Марии Корелли! Она до сих пор не могла понять, как человек, не отличавшийся ни особым умом, ни щедротой, ни благородством оказался способным на подобный поступок? Кому скажи, никто не поверит. И как отреагировали его дети, когда у них из-под носа увели такой лакомый кусок? Сейчас родня дерется между собой за наследство, как бездомные собаки — за кость, а тут не косточку проворонили, целую тушу. Впрочем, это — забота семейства Козелов, она теперь к их делам не причастна. Маша вспомнила улыбку Тимофея Ивановича, когда был подписан последний документ.
— Очень надеюсь, Машенька, что ты так же рада, как я, — с похожей улыбкой смотрел отец, когда его дочка приносила из школы пятерки.
Хозяйка глотнула из чашки, обвела глазами уютную кухню. Именно такую всегда и хотелось: веселую, залитую солнцем, нашпигованную всевозможной технической ерундой, облегчающей быт. Допила кофе, вымыла чашку, прошла в гостиную, пристроилась в кресле, включила телевизор. По экрану бегали какие-то люди и, размахивая пистолетами, стреляли друг в друга. Опять боевик, неужели народу не осточертела подобная ерунда? Досадливо нажала на красную кнопку пульта, вперилась в принаряженное окно. Наверное, стоит подвести кое-какие итоги.
«Итак, едва приземлившись, в аэропорту наткнулась на Елисеева — безусловно, удача, комментарии тут излишни. Без посторонней помощи довольно быстро нашла работу, пусть за копейки, но главное зацепиться — с натяжкой это тоже можно назвать везением. Потом судьба подбросила старшего Козела, что оказалось не просто удачей — успехом. Переселиться с рабочей окраины в один из престижных районов, да еще на большую площадь, да еще без копейки доплаты — кто усомнится, что ей повезло, тот не жил не то, что в Москве, на планете Земля, потому как только марсианин смог бы отнестись к такому переселению равнодушно». Тут новоселка заерзала в кресле, осознав, что беззастенчиво воспользовалась стариковским порывом. Однако, чуток поерзав, решила, что совесть может заткнуться: сомневаться в здравом уме Тимофея Ивановича — значит самой становиться дурой. Кроме того, этот успех заслужен: с ее помощью стали счастливее отец и сын. Как там у Окуджавы? «Дай Господи каждому, чего у него нет». Человек не Господь. Одаривать каждого — не хватит ни сил, ни души, ни подарков, а вот поднапрячь мозговые извилины, чтобы помочь другому заполнить в себе пустоту, — приятно и вполне в человеческих силах. Если кто-то другой окажется при этом еще благодарным, такое «напряжение» окажется приятным вдвойне.