— Он всегда спит в отдельной комнате, Варя. А другие тети, и я в том числе, спят в своей комнате.
— В какой? В нашей, да? А они спят на нашей кровати?
— Не думаю, Варенька. Другие спят на диване в гостиной…
— А-а-а… ну слава богу…
На следующее утро я проснулась и в первую секунду не вспомнила, что мне не надо идти на работу. И не потому, что я работаю сегодня с трех до девяти. А потому что я теперь вообще нигде не работаю, я теперь холеная невеста Александра Виноградова… Стоп. Так и с Александром Виноградовым мы вроде вчера попрощались. Правда, мы столько раз прощались за четырнадцать лет, что никто уже, кроме меня, не верит в наши расставания. И никто не хочет слушать про наши ссоры, да и мне самой уже как-то неудобно рассказывать. Это как вечно текущий потолок:
«Ну сделай ремонт!»
«Да я делала, а они опять нас затопили!»
«Так пусть заплатят!..»
«Заплатили и опять затопили…»
«Ну поменяй тогда квартиру или плюнь, пусть течет…»
Так вот он, этот потолок, вчера обрушился мне на голову. Надо было вовремя поменять квартиру…
Что же теперь делать? В пустоте нашей тесной квартиры, которую я не только перестала модернизировать, но постепенно и убирать толком. Какой смысл — не сегодня завтра переезжаем. Ведь мы уже ходили в ту замечательную стопятидесятиметровую квартиру на проспекте маршала Жукова, уж распределили комнаты, уже показали Варьке ее комнату… Уже подобрали всю мебель…
Скромное обаяние буржуазии затягивает. Я спокойно отношусь к благам цивилизации, но устоять перед перспективой ходить широкими шагами из восемнадцатиметровой кухни в Варькину двадцатидвухметровую комнату не смогла. Как и многое, наверно, прощала Александру Виноградову за то, что он менял «джип-чероки» на джип «мерседес» и возил нас в свой роскошный коттедж на участке в полгектара, где росла (и будет дальше расти без нас) стометровая ель…
Вернее, не так. Я думаю сейчас: а прощала бы я ему все его выходки, если бы он ковырялся по воскресеньям в стареньком «жигуленке» или вовсе — дрожал на остановке автобуса по утрам и вечерам и возил нас на электричке в летний щитовой домик, построенный на осушенном болоте в шестидесяти километрах от Москвы?
…Почему же мне так стыдно своих упрямых мечтаний о буржуйском счастье? Бабушка ли комсомолка в кумачовом рваном платочке где-то в душе встрепенулась, или, наоборот, ушедший от мира в пятьдесят лет дед — по другой родственной линии, пивший полгода одну воду и молившийся?
Бабушка, правда, потом замуж вышла за областного председателя Совнаркома, а дедушка таким образом излечился от астмы и заодно грехи свои претяжкие замолил.