Сталинский нос (Ельчин) - страница 20

Тут я по лбу себя треснул и встал как вкопанный, стройные ряды смешались.

— Кто хулиганит? — кричит Нина Петровна. — Один за другим, ребята, не останавливаться!

Меня кто-то толкает в спину, и опять мы пошли, теперь вверх по лестнице.

Ну и дурак же я! Как это я сразу не догадался. Очкарик хотел, чтобы его отправили на Лубянку, вот и взял вину на себя. Умный парень! Сообразил, как попасть внутрь. Он ведь этого и хотел, и я ему помог. Ну не то чтобы помог, но теперь уже не важно. Как он, наверно, обрадуется, когда увидит своего папу! А папа как будет рад! Интересно, а у них есть семейные камеры? Может быть, есть. Вечером они, может, соберутся всей семьей. А вдруг его родители совсем даже не враги народа? Вдруг их тоже, как папу, по ошибке взяли? Скоро товарищ Сталин их всех выпустит. А если нет, Очкарик что-нибудь придумает, он же умный.

Мы заходим в класс, а Нина Петровна на ходу каждого хлопает по затылку, пересчитывает, она человек ответственный. Знаю, это глупо, но поделать ничего не могу — улыбаюсь ей в полный рот. Она видит мою улыбку и в ответ тоже улыбается, и тут я понимаю, что линейка состоится. Скоро я увижу папу. Скоро я стану пионером. Все снова будет в порядке.

Вдруг из-за двери на меня Вовка налетает, хватает за грудки и притягивает к себе.

— Ну ты даешь, Американец, — говорит и брызжет мне в лицо слюной. — На других все свалил. Очень по-пионерски.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — говорит Нина Петровна и внимательно нас оглядывает. — Позволив Финкельштейну остаться в наших рядах после ареста его родителей, мы совершили большую ошибку. Недоглядели, утратили бдительность. Но больше такое не повторится.

Нина Петровна оборачивается к стенду, на котором висит фотография нашего класса. На ней ученики выстроились рядами, а Нина Петровна стоит посередине — очень хорошо получилось. Нина Петровна подходит и чернилами замазывает Очкарику лицо. Так полагается. Когда врагов народа выводят на чистую воду, их злодейские лица на фотографиях всегда вымарывают, карандашом или чернилами, что есть. Мы с папой это много раз делали. Так этим врагам и надо. Но Очкарик же не враг народа, он просто папу и маму хотел повидать.

Нина Петровна отворачивается от фотографии и говорит:

— Из-за Финкельштейна у нас совсем мало времени на репетицию линейки. — И тут же весело улыбается: — Но это нам не помеха — все сделаем на отлично, да, ребята?

— Да! — отвечаем ей в один голос.

— Вот это настоящий пионерский дух! Барабаны и горны, к доске. Зайчик, неси знамя.

Мы быстро строимся у доски: барабанщики, горнисты и я посередине, со знаменем. Стоим по стойке «смирно» и не сводим глаз с Нины Петровны. Но она не начинает репетировать, а почему-то опять пристально смотрит на фотографию. На зачирканном лице Очкарика поблескивают чернила, не высохли еще.