Когда мадам предложила Орелии сыграть в карты, она отказалась под предлогом сильной головной боли. Она ей ничего не сказала по поводу сделанного ей Алексом предложения. Жульенна помогла ей раздеться и лечь в постель. Орелия лежала в кровати в своей легкой хлопчатобумажной рубашке, с открытыми глазами и вновь переживала те минуты, которые она провела с Алексом в библиотеке.
Когда она думала о его поцелуе, то все еще чувствовала странную дрожь в губах. Она вспоминала его жесткие светло-коричневые волосы, завивавшиеся у него на затылке, возле самой шеи, и ей очень хотелось поворошить их руками. Как ей давно хотелось это сделать. Вспоминая его нежный взгляд, когда он сказал: "Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж", — она почувствовала восхитительную, охватившую все ее тело слабость — свидетельство ее сдачи на милость победителя, ее ответа на все его чувства к ней.
Он обладал всем, о чем только можно было мечтать любому мужчине. Он был сильный, способный, уравновешенный человек, готовый всегда прийти к ней на помощь, — что он продемонстрировал, когда на нее неожиданно на балу напала Нанетт. Алекс страстно любил Орелию, хотя и постоянно поддразнивал. Он был достаточно восприимчив, и поверил ей, когда она признала Ивана Кроули своим отцом, хотя и пытался сохранить в тайне его личность.
Вот почему ей было так больно от того, что Алекс не верил рассказу Мишеля о ее матери. Если Алекс ее любил, то как он мог вообразить, что его байка об убийстве и грехе на болотах могла иметь что-то общее с ее матерью?
В доме было темно и тихо, когда она наконец услышала его шаги на лестнице. Она гадала, где это он до сих пор был. Она ожидала, когда скрипнет его дверь, когда раздастся тихий голос его лакея, ожидавшего прихода своего хозяина у него в спальне.
Но она не услыхала ни того, ни другого.
Постепенно она поняла, что он молча стоял за ее дверью. С колотящимся сердцем она ожидала стука в дверь, его шепота. Она чувствовала непреодолимое желание встать с кровати и подкрасться к двери.
Она была уверена, что Алекс стоял там, с той стороны. Ее уверенность в том, что она могла встать и открыть дверь, упасть в его объятия удерживала ее на месте. Чувствуя, как горят у нее щеки, она вдруг вспомнила, что на ней легкая ночная рубашка, что под ней она абсолютно голая, и сознание этого сковало ее, заставило лежать спокойно. Она была напугана собственным желанием.
Ничто, даже слабый писк птички на деревьях над галереей не нарушал тяжелой, томной, давящей тишины. Орелия, крепко зажмурившись, начала читать про себя молитву Деве Марии. Сердце у нее так сильно билось, что его удары, казалось, были слышны там, за дверью.