«Так куда же их девать?! На юге Малой Азии балканцы, на севере… стоп. На севере, в Румелии они же, а вот на север от переправ в Азии только два гарнизона в захваченных нами крепостях. Вряд ли кто туда совался грабить, ибо всем известно, что казаки там давным-давно всё пограбили, разорили и спалили. Если забрасывать горожан к ближайшему удобному для подъёма спуску с анатолийской стороны, то никого, идя вдоль берега, беглецы не встретят. Из людей, по крайней мере. Корабли в бухте есть, сами будут грести, назад они сами же, по течению их перегонять. А чтоб не было у них соблазна пойти прямо на восток и напороться на грабителей, можно немного спонсировать переселение зерном. Для партии в тысячу-полторы человек чувал пшеницы или ячменя, не разоримся. Наесться этим они не наедятся, но стимул не сворачивать для охлявших с голодухи серьёзный. Правда, мосты на пути, придётся их регулярно разводить… ничего, заставим и ночью по ним переходить, с факелами».
Помолчал немного, собираясь с духом и прощаясь с надеждой скоро увидеть близких, и объявил:
— Именем гетмана и кошевого атамана объявляю, что беру здесь власть в свои, генерального лекаря, руки.
* * *
Заявляя о взятии им диктаторских полномочий, Аркадий думал, что представляет всю сложность их осуществления и меру ответственности. Впрочем, в те времена атаманы отвечали за грубые промашки не выговором в приказе или постановкой на вид, а головой. Казацкая юстиция изысками не отличалась и распространялась на старшину в полной мере. Но с трудностями, как выяснилось, он в своих прогнозах ошибся, их оказалось в разы больше, чем ожидалось.
Для начала выяснилось, что руководства у города нет, оно почти в полном составе полегло ночью в битве. Выходцы из оджака или его высшие офицеры, наиболее харизматические и уважаемые муллы не послали на бой воинов, а повели лично. В Стамбул вернулись, в основном, шакалы, шедшие сзади и жаждавшие поесть или пограбить, а не драться. Для всех остальных лучше было бы, если бы не вернулся никто — одуревшие от страха трусы активно распространяли среди осаждённых панику, один за другим вспыхивали погромы, беспощадные и бессмысленные.
На переговоры вышла не авторитетная группа, а приличных размеров толпа, настроенная агрессивно-истерично и не понимавшая разницу между желательным и возможным. Возглавивший неадекватов мулла в зелёной чалме был явно из числа призывающих и направляющих, а не ведущих. Дело для казацких переговорщиков могло закончиться плохо, если бы не имевшиеся среди вышедших топчи, не пошедшие на вылазку и ветераны оджака, по разным причинам (старость, болезни, старые раны) вынужденные отказаться от неё. Они, уловив, что у них и, главное, их семей появился шанс на спасение, самыми решительными методами навели в толпе порядок. Не желавших остановится, просто вырезали, невзирая на одежду священника или, даже, сбившуюся на бок зелёную чалму.