— Так, значить, у монастыр не хочеш?
— Хоть риж на мелки шматочки, не пиду!
— А женитыся не можеш, бо як дивок знакомых нема?
— Так нема ж!
— Зато в менэ е! И не дивка юна, ей тебе не удержаты, а вдовиця-красуня.
— Вдовыця?
— Для такого, як любыть говорыты наш общий друг, подержанного парубка як ты, молода литами вдовыця — у самый раз. Та й ще красуня-шляхтянка, эх, я б и сам… так в мене жена вже е, — с нескрываемым сожалением произнёс кошевой атаман.
— Эээ… — совсем «поплыл» казак от такого удара-предложения, не находя выхода их сложившейся ситуации.
— Ты мени не экай, а прямо говорь, согласен жениться, или хочешь быстриш святисть набуты?
— Не хочу у святи!
— Значит, будеш одруживатыся?
— А…
— Ни! Или, или. И не потим, а сьогодни.
— Одружусь, — тихо выдохнул Юхим.
— От и молодец! Я прямо сейчас пойихав за нареченою, вона недалеко, на хутори.
— А…
— Що, а?
— Випиты у последний раз можна? — жалостливым голосом, глядя глазами ни за что побитой собаки в глаза Хмельницкого, спросил Срачкороб.
Богдан брезгливо сморщился, махнул рукой.
— Пый, чорт с тобою. И що ця клята горилка с людьми творить… Тильки помни, що писля женитьбы…
— Клянусь! Писля — ни-ни!
Кошевой атаман вышел, а Юхим налил себе не в чарку, а в кружку, наполнив её почти до краёв, в несколько жадных, поспешных глотков осушил. С ужасом ощутил, что горилка не подействовала. Совершенно. Тут же набулькал ещё одну кружку и вылакал. Совсем было испугался, что хмельное на него перестало действовать, как по телу пошло привычное приятное тепло.
К приезду Хмельницкого с будущей женой Срачкороба, жених уже находился в состоянии полного отруба. Для церемонии его пришлось оживлять с помощью холодной воды и какой-то тайной характерницкой настойки, вонючей и крайне горькой, вызвавшей у бедолаги сильную рвоту. Стоять-то в церкви Юхим смог, но способность соображать, к нему вернуться не успела, будь там Аркадий, сравнил бы поведение жениха с повадками зомби. Разве кидался он не на людей, а на горилку, вследствие чего быстро выпал в осадок и ни церковной церемонии, ни свадебного пира, как ни старался вспомнить позже не мог.
«Из-за острова на стрежень…»
Буг-Висла, апрель 1644 года от Р.Х.
Таки из-за острова и именно на стрежень. Вот только не так, не там, не тогда и не с теми.
Не торжественно-песенно выплывали, а вынеслись, гребя часто и с силой. Без того шедшие быстро, завидев добычу, сечевики заметно ускорились, стремительно приближаясь к своим жертвам — двум большим, тяжело груженным, одноразовым — Аркадий бы назвал их баржами, большая часть участников рейда, посчитала насадами — несомым течением на север. Участился ритм барабанов, синхронизировавших греблю, вёсла чаще стали мелькать в воздухе. И не парадно-расписные челны это были, а внешне невзрачные чайки, успевшие потемнеть от времени, небольшие, но боевые кораблики, обложенные по бортам снопами высохшего, бурого камыша. Кто-то казаков хекал при каждом гребке, кто-то находил в себе силы ещё и выкрикивать нечто матёрно-ободряющее для других. Ну, и события разворачивались не на Матушке-Волге, а в месте впадения Буга в Вислу — баржи сплавлялись по вздувшейся от весеннего половодья Висле, как раз в момент их прохода мимо устья переполненного мутной водой Буга и появились там казаки. Шансов не то, чтобы отбиться или уйти на судах, даже сбежать на берег у поляков не имелось — при дувшем с умеренной силой встречном, северо-западном ветре зерновозы на резкие манёвры не способны. Да руководил налётом не прославленный Степан Разин, на момент происшествия ещё совсем юный, а не менее легендарный Иван Сирко. Впрочем, свой путь в сказания и песни Иван только начал.