— Мама не хочет выдавать меня раньше двадцати одного года. Воображаю, какое чучело она мне выберет. Но дудки, моя кожа принадлежит мне! — ответила Викторина и зарылась в свое вязаное одеяло.
Когда Франсуаза уже выходила от нее, Викторина подозвала ее к себе.
— Мама получила приглашение на празднество к Бокенкурам 5 июня в Лувесьене. Я обещала г-ну де Бокенкуру прийти туда.
— Но ты же больна? — удивленно подняла брови Франсуаза.
— Больна? Так вот же, смотри! — Викторина внезапно выскочила из-под одеяла.
Став ногами на подушку, девушка задрала выше колен длинную ночную сорочку и закрутила ее вокруг пояса, показав желтое и худое тело с выступающими бедрами. Она с размаху исполнила великолепнейший кульбит, один из тех, которым научила ее воспитательница, м-ль Лира, и которые весьма удивили бы баронессу де Витри. Франсуаза не могла удержаться от смеха, видя такое комичное зрелище.
— Ты с ума сошла, Викторина, сейчас же ложись в постель. — И она заботливо уложила запыхавшуюся девочку, у которой пульс лихорадочно бился и глаза глядели мутно.
Перед уходом Франсуаза зашла к г-же де Витри. Та сложила свою канву на мотки шерсти в рабочей корзинке.
— Как вы нашли Викторину? Она очень нервна. Поделилась она с вами своими горестями? Удовлетворите любопытство матери, — добавила она в ответ на движение девицы де Клере. — Что за дура, — процедила сквозь зубы г-жа де Витри после ухода Франсуазы.
В вестибюле дворецкий Эрнест беседовал с каким-то посетителем. Поглаживая свои черные баки, он любезно поклонился девице де Клере. Посетитель обернулся. Франсуаза с удивлением увидела перед собой Конрада Дюмона и сделала вид, что не узнала его. Что за дружеские переговоры у него с дворецким? Странный был дом! В нем молодые художники наносили визиты лакеям, слуги жили в комнатах, обставленных бовезской мебелью, к столу подавались необыкновенные бульоны и благовоспитаннейшая из французских девушек делала непристойные кульбиты на своей кровати.
Франсуаза прошла большой, посыпанный песком двор; в воротах она обернулась. Фасад особняка Витри являл взору свою горделивую роскошь. Его фронтон украшали величавые колонны. У ворот сидел серый кот и, глядя на залитую солнцем улицу, жмурился от удовольствия.
Не будь у г-на Конрада Дюмона замечательных способностей к изображению живых цветов и лиц, он стал бы превосходным сыщиком из-за его склонности к тайному розыску и собиранию интимных сведений. Он не только любил знать о людях то, что они сами охотно говорят о себе, но и то, что скрывают. Самым большим удовольствием он считал знать о каждом маленькие житейские подробности, которые своей нелепостью, комизмом или низостью роняют его в глазах общества. Когда недоставало его героям этих драгоценных черточек, он довольствовался меньшим. Ему, строго говоря, достаточно только проникнуть в то, что они старались скрыть. Их тайны он способен даже хранить, если они решат, что его знания заслуживают некоторой благодарности или, по крайней мере, уступчивости по отношению к нему. Подобными способами г-н Дюмон добивался многих приятных и полезных вещей. Они составляли его Сулу. С ним считались и его боялись. Вообще говоря, чтобы добиться своей цели, он не останавливался ни перед чем, все пути казались ему хороши. Простейший способ — заставлять людей говорить друг о друге. Хитрость простая, но она давала прекрасные результаты. В случае надобности он обращался к прислуге, не гнушаясь болтовней в лакейской и кухонными разговорами. Со слугами он вел себя просто и сердечно. Они с удовольствием открывали ему дверь.