Глядя на Франсуазу лукавым глазом, он увидел, что она слегка покраснела. Его руки задвигались.
— Ну, ну, расскажите мне все. Что вам сделала эта дура?
Франсуаза рассказала о письме г-жи де Витри. Г-н де Берсенэ нервно слушал ее.
— Ничего особенного, — говорила Франсуаза. — Не волнуйтесь из-за каких-то пустяков, сударь. Мне нужно привыкать к таким неприятностям; мне придется, вероятно, испытать их еще немало. — И она заставила себя улыбнуться.
— Не говорите так, дорогое дитя, — ответил г-н де Берсенэ, взяв ее руку, — и прежде всего извините меня за то, что я познакомил вас с этой пустышкой. Я не хотел ничего дурного, кроме того, чтобы развлечь вас, вывести немного из среды, в которой вы живете с таким достоинством и в такой опасности. — И голос г-на де Берсенэ приобрел всю возможную для него значительность. — Я часто думаю о вас. Я давно уже знаю цену таких господ, как Серпиньи и Бокенкур. Что же касается вашей тетушки Бриньян, то она — славная женщина… Увы! — Он замолчал. — Я хорошо знаю, что есть еще Буапрео, человек порядочный, деликатный и умный. В уме его есть изящество; он нежен, но он эгоист.
Франсуаза улыбнулась и запротестовала.
— Позвольте мне высказаться и послушайте старого знатока душ, — продолжал г-н де Берсенэ. — Есть еще ле Ардуа. Он сердечный человек и умеет быть богатым без глупости и без низости. Он — ваш друг. Ле Ардуа очень любит вас. Буапрео действительно любит вас, но это нонсенс. Я хотел бы, чтобы кто-нибудь просто любил вас…
Наступило молчание. Слышалось чириканье воробьев за окном и треск поленьев в камине, рассыпавших горячие угли в солнечном свете.
— Печально, когда не можешь ничего сделать для тех, кого жалеешь, для тех, кого уважаешь, для тех, кого… Ровно ничего.
Князь де Берсенэ остановился. Он очень устал и закрыл глаза. Его высохшее лицо, где жили только они, казалось теперь мертвым. Маленькая и чистая слеза катилась по его старческой щеке.
— Франсуаза, Франсуаза, я часто вижу аллею Булонского леса, знаете, тротуар вдоль решетки, витой плющом. Я вижу на нем старичка, ковыляющего с палочкой, а рядом с ним молодую женщину. Прохожие оборачиваются и говорят: «Какая смешная пара!» — Г-н де Берсенэ снова открыл глаза. Огонек лукавства и сожаления оживил их. — Нужно бы пожить еще пять-шесть лет. Ах, старый безумец, старый безумец! Не будете ли вы добры позвонить, мадемуазель Франсуаза? Мне кажется, огонь гаснет. — И г-н де Берсенэ зябко спрятал свои руки под груду одеял.
Конец дня Франсуаза провела в грустных мечтах. Когда ее маленькие дорожные часы стали бить семь, она вздрогнула. Она пообедала одна. Олимпия Жандрон, прислуживая ей, жаловалась на опухоль в ногах. Франсуаза за обедом выпила вина, чего обыкновенно не делала. Когда она встала из-за стола, у нее немного кружилась голова.