Скрип его стула по каменному полу так испугал Джорджину, что видно было, как ее тело вздрогнуло. Теперь, когда она знала степень его жестокости, одинокая хижина и ее пустынные окрестности приобрели дополнительный зловещий аспект в ее напуганном уме, посылавшем сигналы опасности, заставлявшем трепетать. Когда он поднялся, она непроизвольно вздохнула и откинулась на спинку стула. Он подошел ближе и посмотрел на нее сверху вниз с непроницаемым выражением лица, и она снова отпрянула от него.
Джорджина почувствовала, что, когда он стоит неподвижно в продолжающейся тишине, изнутри у нее подымается истерия. Веселый очаровательный мужчина, непоследовательной натурой которого она, как она ощущала с полной определенностью, может управлять, исчез полностью; суровый незнакомец, оказавшийся на его месте, представлял гораздо большую проблему, чем любая из когда-либо встречавшихся ей ранее. В деловом мире, где ее первые зубы прорезались на золотой самопишущей ручке сотрудника ее матери и где первые слова были повторением слов матери, произнесенных свойственным деловым женщинам языком, что поставило всех в известность о ее конкурентоспособности в мире мужчин, она господствовала безраздельно. Однако перед Лайэном Ардьюлином она чувствовала себя лишенной всякой уверенности. Холодное самообладание, которое она старалась развить в себе годами, исчезло как облачко с вершины горы, когда она попыталась применить свою ничтожную силу против превосходящей ее личности. И именно это испугало ее больше, чем что-либо еще; ее мать служила такой прочной поддержкой, что она чувствовала себя способной перехитрить любого мужчину, но здесь, вдали от ободряющей надежности «Электроник Интернэшнл» она оказалась женственно слабой и совершенно беспомощной в противостоянии мужчине, отказавшемуся оказывать ей почтение, к которому она как дочь своей матери успела привыкнуть.
Джорджина утомленно провела ладонью по лбу; она устала, позади был длинный день, полный событиями, и вокруг молчащей хижины опускались сумерки. О чем еще он намеревается ее расспрашивать? Какие еще оскорбления планируются за этой молчаливой маской, оживляемой лишь глубокой голубизной глаз, которые уже в течение минуты внимательно изучают ее? Ей хотелось узнать.
Она спросила внезапно:
— Где я буду спать? — и была удивлена кроткой неуверенностью своего голоса.
Он наклонился над ней:
— Спальня наверху, — он вскинул голову в направлении лестницы, находившейся у дальней стены. Ее сердце погрузилось в странное состояние, но она собрала все свое мужество и повернулась к лестнице.