Однако во всем этом была и светлая сторона. Поскольку СДП вскоре объединилась с либералами, это означало, что оппозиция теперь расколота. Если избирателю надоест голосовать за тори, он не обязательно проголосует за лейбористов, главную оппозиционную партию. Это сулило консерваторам реальное преимущество на предстоящих выборах. Что до темной стороны, то новоявленные центристы подрывали позиции Тэтчер в краткосрочной перспективе, подчеркивая ее негибкость. СДП стояла за укрепление обороны страны и выступала против одностороннего ядерного разоружения, но руководство новой партии также считало, что правительство с чрезмерной строгостью осуществляет сокращение расходов.
Буквально через несколько дней после образования социал-демократической партии Тэтчер представила парламенту свой второй годичный бюджет. Ее критики выразили недовольство тем, что она продолжала энергично проводить в жизнь революционные преобразования; те, кто возражал против ее первого бюджета, наводившего строгую экономию, пришли в ужас от второго. Вводились новые высокие акцизные сборы. Цена сигарет повышалась на 31 цент за пачку, которая стоила теперь без малого два доллара. На 44 цента больше предстояло платить за галлон бензина, а цена на шотландское виски, любимый спиртной напиток премьер-министра, подскочила почти на 2 доллара за бутылку. Базисная ставка ссудного процента снижалась с 14 до прежних 12 процентов, но в остальном бюджет не содержал приятных новостей для деловых кругов. Новыми налогами облагались нефтяные компании и банки. Даже Хау, совместно с Тэтчер разработавший этот бюджет, говорил о нем оправдывающимся тоном: «Я разделяю то разочарование, которое испытает каждый, но исполнен решимости продолжать проведение твердых мер в борьбе с инфляцией. Изменить курс сейчас было бы гибельно». Тэтчер и не думала оправдываться. Ее задача выходила далеко за рамки бюджета. «Экономика — это только способ, — говорила она. — А цель — изменить душу» {6}.
Оппозиция неистовствовала. «Это серьезнейшая катастрофа для английского народа», — заявил Майкл Фут. Кое-кто из консерваторов был согласен с ним. Недовольство где-то должно было прорваться. Когда это случилось, страна огласилась звоном разбиваемых бутылок с зажигательной смесью, ударами резиновых дубинок по головам, воем сирен полицейских и пожарных машин. Вспыхнули беспорядки.
В один погожий апрельский субботний вечер — один из тех вечеров, когда люди, уставшие от непогоды долгой зимы и запоздалой весны с ее сереньким небом и моросящим дождем, высыпают на улицы, — двое полисменов остановили и начали допрашивать черного юношу в Брикстоне, закопченном неблагополучном пригороде Лондона со смешанным расовым составом населения, где безработица среди негритянской молодежи приближалась к 70 процентам. Собралась толпа, и вот уже полетели камни, кирпичи и бутылки с бензином. Битва, в которой приняло участие около 600 черных, главным образом выходцев из Вест-Индии, и до 1000 полицейских, бушевала три дня и три ночи. Баталия закончилась арестом 224 нарушителей порядка. Около 165 полицейских получили повреждения; 120 домов сильно пострадали, от 9 домов остались одни развалины. Это были самые крупные расовые беспорядки в истории Англии, но обитатели Брикстона утверждали, что беспорядки не имели под собой расовой почвы. «Мы здесь не затем, чтобы чинить вред белым людям, — заявил один из них. — Каша заварилась из-за рабочих мест и денег. И ни из-за чего больше».