Сразу же после Мадрида лидеры стран ЕС собрались вновь в Париже на пышные торжества по случаю 200-летия Великой французской революции. Это был момент торжества Миттерана. Но, когда у нее брали интервью, Мэгги ни в чем не польстила ему. Она стремилась преуменьшить значение Французской революции, которая не дотянулась до «Магна карты» — английской хартии прав человека, опередившей эту революцию на пять столетий. Когда ее спросили, видит ли она во Французской революции какой-либо общечеловеческий смысл или урок, Тэтчер ответила совершенно искренне: «Простите, нет, не вижу. За ней последовали террор и Наполеон. А что касается лозунга «Свобода, равенство и братство», то именно братства давно уже нет» {14}. Она напомнила Миттерану, готовому плеваться от досады, что идеи свободы, равенства и братства занимали видное место еще в Десяти заповедях и в Нагорной проповеди, а также в Руннимеде. После чего преподнесла изумленному французскому президенту свой праздничный подарок: переплетенную в кожу книгу Диккенса «Сказание о двух городах», в которой сопоставляются разгул насилия во Франции времен революции со спокойной, размеренной жизнью в Англии {15}.
Французы, которые не любили Тэтчер даже в лучшие времена, на этих празднествах обошлись с ней жестоко. Министр культуры Джек Ланг критиковал «стремящихся убить праздник зануд», которых он, правда, не назвал по имени. Премьер-министр социалист Мишель Рокар вспомнил о «нынешней склонности британского правительства к проявлениям социальной жестокости». Желтая пресса Англии отвечала в том же ключе. Крупный заголовок в газете «Сан» гласил: «Лягушатники нападают на Мэгги». Газета «Санди экспресс» похвалила Тэтчер за то, что она оказалась «единственным из признанных в мире лидеров, которая проявила смелость и несколько притушила неумеренное хвастовство французского правительства». К завершению торжеств состояние европейского братства было таково, что прощальный банкет пришлось отменить: слишком многие руководители стран предпочли, не дожидаясь его, отправиться по домам {16}.
Но проблемы Тэтчер в Мадриде и во Франции были пустяком по сравнению с политическими и экономическими столкновениями, которые назревали дома. Из пяти лет третьего срока ее полномочий прошли два года. Как и в 1981 и 1986 годах, в середине очередного периода Тэтчер вновь допускала серьезные просчеты и переживала трудности. Она могла не назначать дату следующих всеобщих выборов до июня 1992 года; но, скорее всего, назначила бы их в 1991 году — весной, наиболее предпочтительное для нее время, или самое позднее осенью. В предвидении четвертой попытки переизбрания Тэтчер вскоре после возвращения из Франции предприняла очередную перетряску кабинета, исходя из того, что у новой команды будут впереди еще два года, чтобы войти в бойцовскую форму. Цель перетряски — ее окрестили «ночью длинных шляпных заколок» в память об аналогичной перетряске, предпринятой Макмилланом в 1962 году, — заключалась в том, чтобы создать у общественности впечатление нового вливания сил и энергии в правительство. Это получилось. Но, к сожалению, увольнение или перемещение тринадцати из двадцати двух членов кабинета были осуществлены крайне неуклюже и породили недовольство и упреки в партии. Тэтчер не обращала на все это внимания и шла напролом, считая, что к 1991 году все позабудется. Однако вся эта история вызвала дополнительные сомнения в том, насколько реалистично способна премьер-министр оценивать происходящее.