Надо столько всего еще сделать, столько всего исправить. Вернуться к Богу, как сказала бы Мона. Просто чтобы не нарушать равновесие.
Карл Маркс сказал бы, что мы должны превратить все растения и всех животных в своих врагов, и тогда то, что мы их убиваем, будет оправданно.
В сегодняшних газетах сообщают, что муж одной из манекенщиц задержан по подозрению в убийстве.
Я стою в телефонной будке у входа в библиотеку в маленьком провинциальном городе. Элен с Устрицей пошли потрошить книгу.
Мужской голос в трубке произносит:
– Отдел расследования убийств.
Я спрашиваю: кто говорит?
И он отвечает:
– Детектив Бен Дантон, отдел расследования убийств. – Он говорит: – Кто это?
Полицейский детектив. Мона назвала бы его моим спасителем, посланным, чтобы вернуть меня к человечеству. Этот – тот самый номер, который высвечивался у меня на пейджере уже несколько дней.
Мона переворачивает проспектик и говорит:
– Посмотри.
У нее в волосы вплетены обломки ветряных мельниц, радиобашен и железнодорожных эстакад.
На фотографиях клоуны обнимают улыбающихся детей. Родители держатся за руки и проезжают в крошечных лодках по Тоннелю Любви.
Она говорит:
– Да, поездка у нас рабочая, но это не значит, что надо все время работать.
Элен выходит из библиотеки и спускается по ступенькам, и Мона бросается к ней и говорит:
– Элен, мистер Стрейтор сказал, что можно.
Я прижимаю трубку к груди и говорю, что я этого не говорил.
Устрица выходит из библиотеки и встает за спиной Элен, чуть сбоку.
Мона тычет брошюркой в лицо Элен и говорит:
– Смотри, как там весело.
Детектив Бен Дантон говорит в трубке:
– Кто говорит?
Это было нормально – принести в жертву того мужика с машинками на трусах. Это было нормально – принести в жертву ту молодую женщину с цыплятками на фартуке. Скрыть от них правду, не избавить их от страданий. И принести в жертву вдовца очередной манекенщицы. Но пожертвовать собой ради того, чтобы спасти миллионы, – это другое дело.
Я говорю, что меня зовут Стрейтор и что он мне звонил на пейджер.
– Мистер Стрейтор, – говорит он. – Нам надо задать вам несколько вопросов. Вы не могли бы зайти?
Я спрашиваю: вопросов – о чем?
– Нам лучше поговорить лично, – отвечает он.
Я говорю: это насчет смертей?
– Когда вы сможете к нам зайти? – отвечает он.
Я говорю: это насчет смертей без очевидной причины?
– Лучше раньше, чем позже, – говорит он.
Я говорю: это не потому, что среди тех, кто умер, был мой сосед сверху и трое моих сослуживцев?
И Дантон говорит:
– Что?
Я говорю: это не потому, что я проходил мимо по улице, в тот момент, когда умерли еще трое?