Как-то я занималась дома. Мама стояла рядом и давала мне полезные советы. Видимо, пахан не смог этого выносить, потому что ворвался в комнату и с воплем: «Да что ты с ней трахаешься, видишь же, не хочет она нормально учиться!» — вырвал смычок и ударил им по голове. Тот разломался пополам, я зарыдала, но почти сразу обрадовалась — сегодня занятия точно отменялись.
— Зачем же ты с белым волосом смычок сломал! — закричала мама. — Не мог с черным схватить? Ты хоть знаешь, сколько он стоит — концертный смычок?!
Помимо музыки, в первом классе я занималась еще фехтованием, акробатикой и ходила в бассейн. Чувство усталости преследовало меня постоянно, а радовало только фехтование. Мне дали рапиру, и я постоянно пыталась свинтить с нее наконечник, чтобы кого-нибудь победить по-настоящему. Мне казалось, что такие бои, без крови — хуйня и профанация. Я все время напевала песенки из фильма «Три мушкетера», вроде
«Противник пал,
Беднягу жаль,
Но наглецы несносны,
Недолго спрятать в ножны сталь,
Но гордый нрав — увы — не спрячешь в ножны…»
Это поднимало мой боевой дух.
В группе по фехтованию я была единственной девочкой, и самой маленькой к тому же. Остальным ребятам было от четырнадцати лет, они ругались матом, а я делала им замечания. И вот первый поединок! Тренер поставил меня сражаться с щуплым пацаном в два раза старше. Смутило не это — дрался он не так, как учил тренер, а как-то подло. Тогда я стала махать рапирой, тыкать ей ему в маску и орать: «Сдавайся, трус!» Я выиграла бой со счетом «четыре — два». Над парнем все ржали. «Да она ебнутая!» — обиженно сказал тот тренеру. Я это услышала и решила, что после такого оскорбления мне надо либо его убить, либо уйти и больше никогда с ним не встречаться. Убивать его, я рассудила, глупо — он и так мной унижен. Поэтому я мысленно попросила прощения у тренера и ушла по-английски, прихватив с собой рапиру.
Это была моя вторая кража. Брат жутко завидовал и оторвал голову моей любимой кукле Ваньке. Из шеи пупса торчала вата, он был изуродован — выглядело это ужасно. Я пыталась образумить братца, но к своим пяти годам он был избалован до совершенно скотского состояния. С ним никто не мог справиться — только когда пахан начинал его бить, братец слегка приходил в чувство.
На скрипке мы учились у одного педагога — Герты. Она поначалу была в восторге: какие музыкальные дети! Но вскоре она узнала нас получше.
Ко мне была одна претензия — во время уроков я всегда зевала. А что поделать? Все время жутко хотелось спать, а обедала я обычно холодной котлетой с булкой в трамвае по пути из гимназии в музыкалку! Я научилась зевать с закрытым ртом, но она все равно палила меня и пилила, как ту скрипку.