как душа Одиссея, покорная зову богов подземных чертогов, оказалась на знакомом
поросшем асфоделями берегу Стикса.
«… Наверное, он совсем не изменился…, - услышав тихий плёс вёсел в густом
прибрежном тумане, подумал Одиссей, - Здесь, пожалуй, вообще ничего не меняется….»
И Одиссей осмотрелся по сторонам.
- Приятно, когда о тебе помнят, о, хитроумный Одиссей, царь Итаки, герой троянской
войны… - послышалось где-то сбоку, - Хотя и немного печально увидится с тобой вновь
по столь скорбному поводу…
Тяжело ступая, фигура в длинном чёрном хитоне приблизилась к тому, что теперь
представлял собой некогда лукавый и грозный любимец Афины Паллады.
- Приветствую тебя, Великий Перевозчик! – тихо молвил Одиссей, осторожно пробуя на
вкус кисловатый медный обол, положенный почтительным сыном отцу под язык в
последний день оплакивания царя Итаки.
- Тебе не понадобиться плата, герой… - Харон величаво отстранил бестелесную руку,
протягивающую ему тусклую монету, - твоя судьба заслуживает большего, нежели вечное
скитание среди теней по елисейским полям. Тот, кто однажды побывал здесь и вернулся
на землю сможет и сам перебраться на другой берег Стикса… А, уж какой это будет берег
– это определят бессмертные боги…
И старик, слегка поклонившись, повернулся, чтобы вернуться в лодку.
Обол выпал из ладони Одиссея и тут же растаял в липком покрывале тумана,
выползающего на берег из устья Реки мёртвых и незаметно окутывающего всё вокруг.
- Постой, погоди! – в отчаянии вскрикнул Одиссей, и глухое эхо его голоса перекатилось
по скорбному побережью - Как же я переберусь через эти бесконечные чёрные воды?!
Или я проклят богами, чтобы вечно плавать среди грешных душ с мерзкими болотными
гадами и жабами?! Отвечай же, старик!
Но Харон был уже в лодке, и, оттолкнувшись веслом от берега, он тихо растаял в сером
мареве, унеся с собой все ответы.
В немом ужасе застыл Одиссей, вспоминая легенды о тех неприкаянных, что брошены
между миром мёртвых и миром живых на вечные мытарства в скорби и тоске. Кругом
клубился плотный туман, и только тихий плёс волн невидимого Стикса служил горьким
утешением гордому духу греческого героя, напоминая ему звуки прилива среди
прибрежных дюн дорогой сердцу Греции.
Ему показалось, что отчаяние длилось невероятно долго, но вдруг туман вдоль берега
поредел, а, спустя совсем немного, и вовсе рассеялся. И перед глазами Одиссея предстал
величественный в своей древности, обросший легендами и мифами Стикс, вода которого
словно чёрное мраморное надгробье мягко переливалась под мёртвым лунным светом.
«Где-то здесь должна быть дамба…» - вдруг подумалось Одиссею, и он глубоко