— Пешком пройдемся, Елена Ивановна, тут недалеко.
— Пешком так пешком! — сказала она.
И они пошли пешком.
Когда Смолкина спускалась с крыльца, Бороздин подоспел сзади и поддержал ее за локоть.
— Осторожно, Елена Ивановна, скользко. Зимой ступеньки завсегда во льду.
Нюрка, увидев это, опять поразилась:
— Смотри ты какой стал. Надо же!
Из конторы следом за Смолкиной и ее свитой вышел на улицу весь колхозный актив, но люди быстро рассеялись по разным концам деревни. Дольше других держалась вблизи гостей Палага. Бороздин осадил ее:
— Ты чего лезешь? Чего лебезишь? Иди по своим делам. Да собрания не прозевай.
Палага на замечание председателя не обиделась, отстала, даже слова не сказав.
— Ну, куда пойдем? — спросил инструктор райкома, обращаясь к Смолкиной.
— Надо будет осмотреть весь колхоз, — заявил корреспондент Семкин. — Пройдемте сначала по главной улице.
— Куда пойдем, Елена Ивановна? — повторил свой вопрос Торгованов.
— Мне все равно, — ответила Смолкина. — По главной так по главной. Пойдемте по главной.
— Потом посетим школу, — продолжал разрабатывать свой план Семкин. — Школу обязательно навестить надо. Потом заглянем на свиноферму. Потом…
— Товарищ Семкин! — прервал его Торгованов. — Зайди вперед и сфотографируй Елену Ивановну на фоне.
— Я хочу всю делегацию.
— Валяй всю.
Смолкину поразили бани, торчавшие на скате к реке вдоль всей деревни. Наполовину занесенные снегом, они напоминали фронтовые блиндажи, притаившиеся в мертвой для артиллерии противника зоне.
— Черные, конечно?.. — спросила она.
Бороздин переглянулся с Торговановым и ответил:
— К сожалению, черные. Привычка, знаете, ничего не поделаешь.
— А черные, они лучше, жар вольнее, — сказала Смолкина. — У нас в семье тоже такая банька была, а сейчас переделать заставили. Говорят, вам нельзя отставать, вы передовая, узнает кто-нибудь…
— Дух, это уж точно, вольный, — подтвердил Бороздин. — Особенно хорошо для тех, кто попариться любит, с веничком. Как вы к этому относитесь, Елена Ивановна?
— Можно мне заглянуть в одну баньку?
Бороздин опять пытливо посмотрел на Торгованова.
— Да почему же нельзя? — поспешил согласиться инструктор райкома. — Для вас все можно, Елена Ивановна.
Бороздин оживился:
— Милости просим, Елена Ивановна. Вы же не иностранка какая-нибудь. Для вас все можно. Если захотите, мы даже истопить одну прикажем, с веничком побалуетесь.
Бороздин и паренек из райкома комсомола ногами в валенках разгребли снег перед входом в предбанник и в самом предбаннике, куда снег намело через щели в крыше и в дощатых стенках, и открыли низкую перекосившуюся дверь. Из полумрака пахнуло сыростью, плесенью, как из подполья, в котором гниет картошка. Должно быть, банька давно не затапливалась. Верх печки-каменки наполовину осыпался, две шайки, стоявшие на полу, рассохлись, обручи на них опустились. Все было черно от сажи — стены, потолок, полок, на котором парятся, жердочки, на которых развешивают одежду и белье, даже скоба дверная. Ни к чему нельзя было прикоснуться, все пачкало.