— Как я выгляжу?
— Ожоги не сильные, — сказал врач. — Один на скуле, за ним мы будем внимательно наблюдать, но шрамов не останется или почти не останется. Мы не предполагаем делать пересадку кожи. Можно сейчас снять повязки?
Зак кивнул.
Доктор Лайман подошел к раковине, вымыл руки и осторожно размотал бинты. Волосы Зака сбрили с одной стороны и оставили длинными с другой, что придавало ему нелепый вид.
По мере того как разматывалась повязка, перед Джуд открывался весь ожог, сочащаяся рана, в волдырях, от линии волос вниз по щеке и скуле.
Доктор Лайман медленно снял бинты с глаз Зака и металлические чашечки в виде медовых сот. Он наклонил голову Зака, закапал ему глаза.
— Ну вот, — наконец произнес он, — можно открывать.
Ресницы у Зака слиплись и торчали, как маленькие пики. Он провел языком по губам, а потом прикусил нижнюю.
— Ты справишься, Зак, — сказал Майлс, наклоняясь к сыну.
Ресницы Зака затрепетали, как крылышки у птен ца, впервые пробующего летать, а затем медленно, медленно он открыл глаза.
— Что видишь? — спросил доктор Лайман.
Зак не торопился отвечать, повернул голову.
— Все как-то расплывчато, туманно, но я вижу. Ма. Па. Кто-то еще с седыми волосами.
Майлс облегченно выдохнул:
— Слава богу.
— Этот туман пройдет, — сказал доктор Лайман. — Зрение должно вернуться совсем скоро. Ты везучий молодой человек.
— Да. Везучий.
* * *
Джуд слышала, как плачет Зак, и от этого ее боль только усилилась, во-первых, потому, что это вообще происходило, а во-вторых, она не знала, как облегчить его страдания. Она вообще ничего не могла сделать, чтобы помочь ему, себе или Мии.
— Все в порядке, Зак, — сказал Майлс, когда врач ушел.
— Это моя вина, па, — сказал Зак. — Как же мне теперь жить?
— Миа не стала бы тебя винить, — сказал Майлс, и, хотя он говорил вполне разумные вещи, голос выдал глубину его боли. Джуд поняла, как нелегко приходится мужу: он горевал по поводу одного ребенка, пытаясь утешить второго. Она сама переживала ту же борьбу.
— Жаль, что я не ослеп, — сказал Зак твердо, как взрослый мужчина. — Не хочу возвращаться домой и видеть комнату Мии. Или ее фотографии.
В этот момент в палату вошел офицер Эйвери. В руке он держал измятый бумажный мешок, теребя грубыми пальцами скрученную верхушку.
— Доктор Фарадей, Джуд, — сказал он, откашливаясь. — Простите, что беспокою вас в такое трудное время. — Он снова прокашлялся. — Но мне нужно задать Заку несколько вопросов.
— Разумеется, — сказал Майлс, подходя к кровати. — Зак, сможешь ответить на вопросы?
— Пожалуй, — сказал Зак.
Офицер прочистил горло и неловко шагнул к Джуд, протягивая ей бумажный мешок.