На следующий день он проснулся задумчивым, но домой не попросился. Гили сказала ему, что мама приедет за ним через два дня и в оставшиеся ночи он может спать в теткиной постели. Гидон ни единым словом не вспомнил о своих ночных кошмарах. Когда наступила ночь, он сделал мужественный выбор спать в своей комнате. Только попросил тетю оставить дверь открытой и не гасить свет в коридоре. В два часа ночи он явился и, весь дрожа, заполз под ее одеяло. Так он и спал в ее объятиях. Она лежала, чуткая, сна ни в одном глазу, вдыхала нежный аромат шампуня, которым вымыла ему голову перед сном. И знала, что глубокая, не нуждающаяся в словах связь навсегда соединяет их и этого мальчика она любит больше, чем любила когда-либо другую живую душу, и больше, чем, быть может, суждено ей еще кого-то любить.
6
Никого не было видно в этот вечер на улицах поселка. Разве что коты толкались у мусорных баков. Из окон, забранных жалюзи, доносился голос телевизионного диктора, сообщающего новости. Где-то вдалеке лаяла и лаяла собака, словно упорно стремилась выполнить возложенную на нее задачу пробудить весь поселок от безмятежной беспечности. Гили Штайнер с наброшенной на плечи курткой, которую отдал ей Миркин, мелкими торопливыми шагами миновала площадь перед синагогой, пошла по Масличной улице и, чтобы сократить путь, без колебаний вступила в рощу парка Памяти, тонущую в темноте. Ночная птица раскричалась на нее с верхушки дерева, окутанного мраком; птицу поддержали гортанные голоса лягушек, донесшиеся из лужи.
Гили была уверена, что Гидон сидит себе и дожидается в темноте на ступеньках ее дома перед запертой дверью. Но разве не забыл он свою куртку, ту, что наброшена сейчас на ее плечи, в автобусе Миркина? Как же эта куртка попала на заднее сиденье, если Гидон сидит и ждет свою тетю? Или, в конце концов, у нее на плечах чужая куртка? Эта мысль подстегнула ее, и она зашагала еще энергичнее. Гидон, конечно же, сидит в собственной куртке и не понимает, что же случилось с ней, с Гили.
Выходя из рощи, она вдруг замерла от испуга: на одной из скамеек кто-то сидел, неподвижный, прямой, вытянув вверх шею. Она колебалась всего лишь мгновение, а потом, набравшись смелости, решила подойти поближе и проверить, кто бы это мог быть. Оказалось, что это всего лишь сломанная ветка, упавшая на скамейку.
Около девяти вечера Гили Штайнер добралась до дома. Она зажгла свет у входа, выключила бойлер, нагревший воду, и поспешила к телефону, чтобы проверить поступившие в ее отсутствие сообщения. То же проделала она и с мобильником, забытым ею в кухне на столе. Но никаких сообщений на автоответчике не было, хотя, по-видимому, кто-то разок позвонил и отключился, не сказав ни слова. Гили набрала номер мобильного Гидона, но автоответчик сообщил потусторонним голосом, что абонент в настоящее время недоступен. Гили решила перебороть свои чувства и позвонить сестре в Тель-Авив, чтобы проверить, выехал ли Гидон или, в конце концов, отменил свой визит, не предупредив ее. Телефон в доме сестры безответно звонил и звонил, пока автоответчик не предложил ей записать свое сообщение после сигнала. Поколебавшись мгновение, она решила не оставлять никакого сообщения, поскольку не знала, что сказать: если Гидон ошибся, сел не на тот автобус и сейчас спешит сюда на попутной машине или на такси, то нет смысла пугать его мать. А если он все-таки решил остаться дома, то наверняка сообщил бы об этом тетке. А может, он счел, что не так уж важно известить ее об этом сегодня вечером, и позвонит завтра с утра прямо в поликлинику? А вдруг и в самом деле его состояние ухудшилось и он снова отправлен в больницу? Поднялась температура? Вновь появились признаки инфекции? Если так, она не станет обращать внимания на запреты сестры и завтра после работы навестит его в больнице. Зайдет в ординаторскую и поговорит с заведующим отделением. Потребует, чтобы ей дали прочитать историю болезни. Посмотрит результаты всех анализов, чтобы составить собственное мнение.