Почтительно поздоровавшись с миссис Гудмен, особенно эффектной в бледно-голубом платье с огромным декольте, открывавшим спину, — и какую спину! — Орельен сделал вид, что ему пора идти осматривать выставку, хотя смотреть тут было нечего: картины-манифесты уже давно навязли у всех в зубах. Точно такие десятками висели у «Независимых». Замора выставил также свою большую картину, похожую издали на анатомический срез кожи (ее отказались принять даже у «Независимых», ибо посреди среза было написано некое, весьма выразительное словечко), а далее следовали отчаянные и доводившие до отчаяния фантазии, вперемежку с небольшого формата рисунками, выполненными в достаточно претенциозной манере, грубыми расплывчатыми штрихами — смотрите и толкуйте, как вам угодно. Ими украсили буфет и холл. Две смежные комнаты отвели под целую серию портретов и голов бретонок. Тут уж прямо напрашивалось сравнение с журнальными иллюстрациями, с эскизами для модных портновских ателье, с ученическими рисунками. Акварели или же рисунки тушью и красками. В бретонках имелась своя прелесть, вид у них был типичных потаскушек, глаза разной величины, с косинкой, губы, пожалуй, слишком даже выразительные. Замора подглядел у кого-то манеру писать кружева, вернее, изображать несуществующие кружева лишь намеком. В этом, безусловно, что-то есть. Ненадолго, конечно. Но пока еще есть. А ведь Замора чуть не умирал с хохота, когда ему говорили о рисунках Родена! Правда, смех его немного напоминал веселье игрока в очко, которому говорят о профессиональном игроке в покер.
То, чего искал Орельен, не желая, чтобы его поиски были замечены посторонними, ибо публика уже начала собираться, находилось в последнем зале, где яркий свет буквально резал глаза. Дальнозоркий Орельен издали увидел искомое, но заставил себя идти не прямо туда. Его коробило, он заранее знал, что не справится с чувством отвращения, и в то же время его подмывало нездоровое любопытство посмотреть, что получилось. Он уже заранее представлял себе, что получилось, памятуя первый эскиз, виденный в мастерской художника. Кажется, особых изменений Замора не внес, пожалуй, даже совсем не внес. Орельен приблизился к портрету Береники.
— Ах, дорогой Лертилуа! Вы — и здесь! Объясните нам, пожалуйста, где мы находимся, в сумасшедшем доме?
Само собой разумеется, это воскликнул полковник, явившийся сюда с супругой. Пришлось отделаться от них несколькими банальными фразами. Как, неужели полковник и его супруга не знакомы с Замора? «Догадываюсь, вы приглашены сюда по рекомендации мадам де Персеваль…»