Раз в неделю Лена отпрашивалась у Светы к врачу, и все понимали, зачем и к какому, и глотала курсами дорогущие снадобья. Занималась она на работе в основном тем, что печатала на компьютере статьи для медицинского журнала, который издавал ее муж. Он вообще бросался в разные новации, постепенно и безвозвратно тратя то, что заработал честным шахматным трудом, но его начинания, прожив ни шатко ни валко месяца два-три, рушились, так и не принеся дохода.
Свету удивляло то, что Лена, судя по ее рассказам и телефонным разговорам, которые она вела на работе, никогда не ругала Сашку за бесполезную трату сил, времени и, главное, денег. Света бы уж высказала мужу за такие дела!..
Но высказывать претензии было, как правило, некому, потому что Евсеев регулярно жил у родителей. Жизнь проходила в нежных встречах и бурных расставаниях. На работу Света постоянно опаздывала или не приходила вовсе. Девчонки изощрялись в отговорках, почему Света не может подойти к внутреннему телефону, а она сама врала директору, что внутренняя линия все время занята и поэтому она звонит по городскому номеру. Трудно сказать, верил ли Алексашин ее вранью, но не ругал и мер никаких не принимал, и этого было достаточно, чтобы Света испытывала к нему самую горячую благодарность.
Другое дело — сотрудницы. Лена подробно выспрашивала ее о том, что сказал и что сделал Евсеев во время последнего ухода, и обзывала ее все время почему-то на «д» — «дурой», «дубиной» и «дундучкой». Иногда она водила Свету на «психотерапию» к Анне Павловне, которая внушала, что у Светы есть все компоненты счастья и она просто обязана чувствовать себя счастливой. На какое-то время после разговора с Анной Павловной ощущение, похожее на довольство, у Светы сохранялось, и она начинала думать, что действительно не все так плохо — муж, дети, квартира, машина, дача… У многих ли есть все это сразу? Но потом это чувство проходило, и ее опять начинала мучить бесконечная, сосущая, изнуряющая жажда чьей-то горячей любви, искренней привязанности и каждодневной заботы.
Нина почему-то не хотела вселяться в их постоянное помещение и сидела в том отделе, в который первоначально пришла работать. Света с Леной курили прямо в отделе, и, возможно, поэтому Нина, очень пекшаяся о своем здоровье и цвете лица, воссоединяться с канцерогенными коллегами не спешила.
Свете, которой очень хотелось быть поближе к Нине, пришлось уговаривать ее и заверять, что обкуривать они с Леной ее не будут. Наконец, Нина, вняв мольбам, забрала свои вещи из того отдела, где начинала работать, и поздней осенью они все вместе уселись в своем новом помещении на десятом этаже двадцатидвухэтажного здания.