— Эти люди просто работали на него, — сухо заметила Серена.
— Думаю, не просто работали. — Мари поднесла к губам чашку и отпила глоток. — Они по-своему любили его.
Райан, чтобы предотвратить грозившее возникнуть неловкое молчание, быстро проговорил:
— Я, можно сказать, человек посторонний, но мне бы очень хотелось посмотреть все, что окружало Серену, когда она росла.
— Ну, в этом доме она родилась. Я с удовольствием проведу вас по комнатам, господин Фаррар. — Мари с видимым облегчением воспользовалась возможностью сменить тему разговора. Серена, глядя на нее, вдруг осознала, что почему-то не испытывает неприязни к женщине, которая все эти годы занимала в сердце отца место ее матери.
— А ведь меня зовут Райан. Слово «господин» добавлять не обязательно.
Райан дружелюбно улыбнулся Мари.
Надо положить конец этой неуместной непринужденности, решила Серена.
— Мы не можем долго здесь задерживаться.
Она поставила чашку с блюдцем на столик.
— Съешьте бутерброд. Вы, наверно, голодны. Как-никак два дня в дороге.
— Нам удалось позавтракать, хотя и на бегу, — сказал Райан.
Серена покраснела. Ну, кто тянул Райана за язык? Может сложиться впечатление, будто она вовсе не спешила в Уинтерсгилл, на похороны отца. А это совсем не так, хотя Райана ей, похоже, не переубедить. Она беспокоилась прежде всего о нем. Долгие перелеты утомительны, а Райану желательно избегать стрессов. Только поэтому, убеждала себя Серена, она настояла, чтобы они утром позавтракали.
— Наверно, если б мы не задержались, — призналась девушка, — то, скорей всего, прибыли бы вовремя…
— Церемония прошла хорошо, — смущенно проговорила Мари. — Я попросила, чтобы звучала музыка, которая нравилась Максу.
Серена не помнила, чтобы ее отец интересовался музыкой, и не преминула выразить удивление:
— Вот как?
— Да. Но ничего слащаво-сентиментального. Макс бы этого не потерпел. Он был исключительно практичный человек. Ему нравилась хоровая композиция «Наковальня». — Мари улыбнулась, вспоминая прошлое. — Из «Трубадура» Верди. Я и сама люблю Верди. Его музыка несет в себе положительный заряд.
Железо! Сразу следовало бы сообразить, что отец мог признавать только музыку, напоминавшую ему о его благословенном железе.
— Идеальный выбор, — хмыкнула Серена, стараясь не переступать грани приличий.
Мари, чувствуя враждебность гостьи, заметила:
— Может, пора уже забыть плохое. Что было, то прошло. Макс ведь умер, Серена.
Да, умер, и погребен! Сереной овладело глубокое чувство вины: она не могла заставить себя скорбеть об отце.
— Он завещал, чтобы его кремировали, дорогая, — тихо объяснила Мари.