Перед одним из роскошнейших отелей мира, на скамье, что в иные часы отливала золотом, привычно сидел молодой человек.
Этот юноша, никак не старше пятнадцати лет, пришел ниоткуда и был ничей; он редко заговаривал с людьми и отпугивал элегантным и равнодушным видом даже тех, кого трогало его уединение. Оттого, очевидно, и оставалось бесплодным его упорное ожидание на скамье. Прежде всего, мальчик выглядел как иностранец, не способный к английской речи, да и само ожидание было таким отчетливым, что никому не хотелось его нарушать. Мальчик определенно кого-то ждал.
Мистер Кокс, виднейший астролог своего времени, а также великий ходок (говорили, что в хорошую погоду он преодолевал до сорока миль в день), часто прогуливался рядом с роскошным отелем. В первый же раз увидев молодого человека на золотой скамье, он ощутил раздражение, интерес и удивление — все сразу. Он немедленно почувствовал в появлении молодого человека знамение; об этом говорило и повседневное сидение на скамье, которое не могло преследовать цели приземленной или практической. В конце концов, мистер Кокс чувствовал особую ответственность за эту часть города, в духовном, так сказать, смысле. Он прожил здесь весь свой век, пятьдесят с лишним лет (хотя на вид ему дашь семьдесят, а то и все восемьдесят), и сейчас смутно ощущал, что юноша на скамье подвергает сомнению, а возможно даже, угрозе, и уж точно, критике, род деятельности и образ мыслей Кокса, самое его существование.
Прежде всего, никто еще не сидел на этой скамье с таким постоянством; более того, на ней и вовсе раньше не сидели. Скамья стояла здесь бесполезным украшением, выставочным экспонатом, и даже престарелые дамы в ожидании такси неизменно пренебрегали этой подпоркой, узнавая в ней — при всей своей опытности и сенильности — не что иное, как декорацию. Но мальчик захватил, оседлал скамью, стал ее отростком. Удивительно ли, что мальчик этот, не сумевший определиться в отношении скамьи, едва замечал мистера Кокса и тем более не приветствовал этого пожилого господина, когда тот ежеутренне показывался у отеля после ночных занятий звездами и корпения над «схемами». Напротив, мальчик смотрел на мистера Кокса пусто, с почти слепой отстраненностью.
Мистер Кокс сердито пучил глаза, и мальчик ответно вперялся в них, широко и бесчувственно. В ту эпоху мистер Кокс по сути олицетворял весь город, весь отель и, как он считал, всю цивилизацию, поэтому выносить эти взгляды со стороны такого юнца было недопустимо. Либо мистеру Коксу придется изменить направление утренних прогулок, что привело бы если не к краху, то к полному перевороту в его жизненном укладе, либо он должен признать юношу на скамье.
