Осколки чужой жизни

Люлёк

Осколки чужой жизни

   Лесная княжна.

   Осколок первый

  Моя привычная, счастливая жизнь лопнула, когда мне было 10. Но жалеть меня не надо, потому что привычная, упорядоченная, правильная жизнь лопнула у всех, потому что... Потому что началась война. Жестокая и беспощадная. Никто не верил, никто не ожидал, что в мирной, успешной стране разгорится бойня. По-другому, и не скажешь... Брат пошёл на брата, сын на отца, а отец на сына.

  Никто не ожидал, что по трагической случайности погибнет молодой принц, единственный наследник короля, а знатные, сильные рода забудут о своём предназначении и в угоду своих мелочных амбиций начнут хладнокровно, безжалостно перерезать друг другу глотки, чтобы, как можно, ближе оказаться у трона, в идеале на нём. Никто не ожидал...

  Мы смеялись, пока сильные мира сего грызлись между собой в кулуарах, но это перестало быть смешным, борьба за передел власти вышла на улицы, поля, луга, зашла в города и веси... И страна захлебнулась в крови. Казалось, крови было так много, что она могла образовать моря и реки, океаны.

  Война душила, уничтожала всё, к чему приближалась.

  И нигде нельзя было спрятаться. Нигде... Война вошла в каждый дом, собирая свою жуткую дань. Прошлась она и по моей семье, оставив круглой сиротой тринадцати лет отроду.

  Я помню, как мы с бабушкой провожали отца, её сына, и моих старших братьев, её внуков. Из них не вернулся никто... Правда, тогда мы об этом ещё не знали, но уже учились жить одни.

  Было трудно, но сдаваться было нельзя. Нельзя! Нужно было выжить и падать пример другим! На нас княгиню и княжну Аларских смотрели наши люди, такие же женщины и дети, такие же осиротелые. Мы и боролись за них и ради них. Раздавали приказы, устраивали госпиталя, руководили посевными работами.

  Бабушка повсюду таскала меня с собой и нигде, нигде не давала спуску. Она не давала бездельничать, заставляла учиться, хоть чему-то, хоть как-то... Повторяла:

  - Надо! Надо! Надо! Это твой долг!

  Так и жили три года, пока один за другим не стали приходить письма с траурной каймой. Отец и братья погибли... Мы с бабушкой действительно остались одни. Бабуля держалась, честно держалась, но не долго. Ей хватило полгода. Полгода, чтобы угаснуть словно восковой свечи. И я сидела у её постели, в комнате со бархатными потёртыми портьерами на окнах. Помню, как сейчас. Было холодно и темно. От стужи не могли спасти наши старые, штопанные-перештопанные наряды, но мы привыкли, по крайней мере, настолько, чтобы не показывать вид. Бабушка полулежала и давала наставления... Опять было масса: " Надо!" и " Это твой долг!"