Судебный следователь Карл Иванович Вирхов отвел мрачный взор от иконы Иоанна Крестителя, висевшей в красном углу рядом с образами Спасителя и Николы Морского, и обернулся к распростертому посреди гостиной трупу.
Мертвец лежал навзничь, на спине, ногами к столу, верхней частью туловища к дверям. Безвольные руки слегка раскинуты. Массивная голова запрокинута, отчего седоватая лопатообразная борода неуместно задорно торчала вверх. Окруженное ореолом кудрявых волос лицо: крупный нос, широкий, с развитыми надбровными дугами лоб, сомкнутые веки, слипшиеся мокрые ресницы – все было залито черными чернилами. Одежду несчастного – домашний бархатный сюртук и мягкие серые панталоны – покрывали разорванные и скомканные книжные страницы.
Следователь застал на месте происшествия и товарища прокурора, и помощника пристава, и полицейского врача, и фотографа. Безмолвные понятые жались к стенке. Околоточный с городовыми охраняли лестничную площадку.
Вирхов поморщился, недовольный, как всегда, скоплением народа, способного смести самые нужные, выразительные следы. Из сыскной еще не прибыли, впрочем, если имеет место несчастный случай, а не убийство, то вполне можно обойтись без сыскной.
Карл Иванович еще раз обежал светлыми цепкими глазками место трагедии, освещенное неярким дневным светом, поступавшим сквозь хорошо промытые окна, – просторная комната, темно-коричневые плюшевые портьеры, подержанная мебель, обитые потертым синим бархатом диван и пара кресел, столики, стулья с резными ножками. В простенках – тусклые пейзажи в золоченых багетах. Между окнами – массивный прямоугольный стол, загроможденный безделушками, фотографиями в резных деревянных рамках и сосудами непонятного назначения. Над всей этой мешаниной возвышалась настольная лампа: абажур из разноцветного стекляруса на мраморной подставке в виде танцующей Саломеи.
Ничто не указывало на то, что смерти предшествовала борьба. Правда, чуть в стороне, слева от хладного тела, валялось одно из кресел, с резной деревянной спинкой, – к его ножке и откатился пузырек из-под чернил, на безнадежно испорченном голубом ковре растекалось безобразное темное пятно…
Карл Иванович на мгновение прикрыл глаза и представил себе картину: солидный господин, зажав в левой руке пузырек с чернилами, а в правой безжалостно раздраконенную в приступе гнева книжку, сраженный внезапным сердечным приступом, замертво падает на ковер. При падении задевает и опрокидывает кресло, черная жидкость из пузырька проливается на его лицо, от удара об пол левая рука несчастного откидывается вбок, из нее выкатывается склянка. А из правой руки, безвольно разжавшейся, на костюм мертвеца сыплются бумажные обрывки книги, вызвавшей первоначальную ярость…
