1.
«Бей первым.
Никогда не жди, пока тебя ударят. Запомни: бей первым. Бей изо всех сил, бей в нос, в пах, в горло… Не бойся, не убьешь. Дураки живучи, им всегда везет. Так что — бей. Не думай о последствиях, просто — бей. Думай только о следующем ударе, если не получится свалить сразу.
Отвлекающим кинь в лицо, кулаком, пятерней… И, с шагом — удар ногой в колено. Никто не устоит, ломающий удар. И — добивай. Никого не жалей, тебя никто жалеть не будет. Бей, бей, бей! Первым.»
Так говорил отец.
Вспышка памяти. Отчетливо. Фокус. Края размыты. Ему пять или шесть лет. Отец взял его с собой на охоту. Заволжские леса, просеченные бугристыми пустошами и глубокими извилистыми оврагами. На земле, по земле, из земли разбросаны, торчат, выступают выбеленные ветром кости — мослы, ребра, черепа — животных, сожранных волками.
Охота на волков.
Врезающийся с степь край леса перечерчен шпагатами с обмохренными языками ярко-алых тряпок. Флажки. Лесной волк не выходит за красное. Так принято между волками и людьми.
Ему, пяти или шестилетнему, уже отвратительны эти флажки, уже ненавистны охотники.
Отец.
«Возьми оружие в руки. Положи палец вот сюда. Руку расслабь. Отставь ногу. Целься…»
В лесу — грохот выстрелов, безошибочно определяемый звук. Убивают тех, кто не решился или не сумел выскочить из красной зоны. Убив, не хвастаются, не шумят. Молча — за лапы — забрасывают волчьи трупы за откинутый борт ГАЗ-53-его. По каждому хвосту — денежное вознаграждение.
Тут же водка «Экстра», несколько бутылок, молча — по стаканам. Отец прикладывается к горлышку. Два глубоких вдоха — и пустая бутылка летит в овраг. Преломленный винчестер на плече.
1971-й год.
Ему пять или шесть…
Он — Вячеслав Михайлов. Славик — дома. Славка — во дворе.
2.
Ему восемь лет.
Отец с матерью на кухне. Он слышит из комнаты их напряженный шепот. Мать, сквозь слезы:
— Они хотят выкинуть меня с кафедры… и вообще — из института. Это травля, понимаешь, травля!
— За что? — шепот отца густой, тяжелый. Славка будто бы чувствует запах табака от отцовских усов.
— За то, что я не такая, как они. Формально… Даже смешно! Кто-то… Знаю, ректор! Пустил слух, что я посещаю какую-то секту. Тайные молебны… бред! Будто бы на квартире у Кузьменко. Кузьменко они уже уничтожили. Ты знаешь, я рассказывала.
Молчание отца.
Славка сжимает кулачки в кровати. Впервые он осознает бессилие взрослых.
Мать:
— Как быть, Миш?…
Молчание. Мать знает, что никто не поможет. Работа была для нее религией, институт — храмом.
Страшное, бессильное молчание отца.
Все утро Славка точил во дворе перочинный ножик — «лисичку». Наточил. Резанул наотмашь по рябиновой ветке, ветка слетела, скошенная. Славке показалось, что деревце охнуло.
