Мужчина втащил девушку внутрь, обратно в темный подвал дома. По ее щекам катились слезы, но он был глух к горьким всхлипываниям. Пришла его очередь наслаждаться ее болью и унижением.
— Больше не надо, — замотала головой она. — Не надо!
— Надо, — оскалился он и кинул ее в угол, который стал вторым и последним домом девушки.
В руках Дрейка появилась цепь, и он пристегнул ее к ошейнику. Слезы потекли бурными ручьями по лицу пленницы. От ошейника болела шея, он мешал дышать, а цепь не позволяла двигаться, громко звеня при малейшем движении. Как же она устала… Устала от режущего металлического звука цепи, от сковывающего шею ошейника и от ядовитой ненависти мужчины. Да, она заслужила все это, но ведь она принесла ему свои извинения! Они же пытались построить новое будущее!
— Ты говорил, что любишь, — прошептала Амина, с трудом открывая слипшиеся от слез глаза.
— Не смей говорить о любви, дрянь, — прошипел Дрейк, наклоняясь к ней и беря ее лицо за подбородок. — Я любил тебя, когда мне нужно было сбежать из Лунных Земель. Тогда, стремясь к свободе и своей семье, я полюбил бы даже Сатану!
—Но я… я полюбила тебя…
Он прожигал ее неадекватным взглядом, оранжевый свет его глаз окутывал девушку презрением и жгучей ненавистью. Никакой любви больше в его жизни не будет! Никогда!
— Когда же ты успела полюбить меня, лгунья? Не в те ли моменты, когда покрывала мое тело шрамами? Или, может, тогда, когда использовала меня в качестве секс-игрушки? — судорожно говорил он, стирая с ее щек слезы. Воспоминания о рабстве в чужих землях заставили кровь кипеть и взрываться. — Признаюсь, в последние перед побегом дни секс с тобой приносил удовольствие. Но отныне я не в кандалах и не в четырех чужих стенах. Любви и наслаждения ты не испытаешь больше никогда в своей жизни.
— Дрейк…
— Замолчи! — крикнул он, отступая подальше от нее. — Не смей обращаться ко мне по имени. Для тебя я — Палач.
Дрейк вышел из подвала и запер дверь. Прислонился к тяжелой, холодной двери, покрытой ржавчиной, и глубоко задышал. Ладонь коснулась неприветливого металла, и его волчье сердце забилось быстрее. Она лгала про любовь, и он лгал ей тогда, в Лунных Землях. Не бывает любви, рожденной из боли. Не говорят три заветных слова, будучи закованными в раскаленные цепи и сгорая в агонии боли, когда волчья регенерация усыплена лекарством, а человеческий разум чувствует боль до последней частички, во всем ее ужасающем объеме. Но почему же тогда так сильно хотелось открыть дверь и выпустить ее на белый свет? Дать ей, им, еще один шанс? Нет, нет, нет…
