Дворец Тюильри. Это занавес. Ворота во двор. На сцене — часовой в медвежьей шапке. Все персонажи, как на английских карикатурах той эпохи, пузатые, лица шаржированы.
Слышно, как подъезжает карета. Часовой вытягивается по стойке смирно, кричит.
Часовой. Да здравствует король!
Сержант(входит). Поздно. Карета его величества короля Людовика XVIII мчится во Фландрию через ворота де ля Виллет.
Часовой. Да здравствует император! Знаете, сержант, нам, французам, не привыкать.
Сержант. Рановато. Карета его величества императора только въехала на улицу Сен-Оноре в окружении исступленной толпы, которая полгода назад так же горячо встречала королевскую семью…
Часовой. Тогда, да здравствует Республика! Мне-то что! Наш брат всякое видал.
Сержант(сурово). О Республике и речи быть не может. Четыре дня гауптвахты. За вольнодумство… И запомните, я с вас глаз не спущу! (Выходит.)
Входят Фуше и д'Анувилль.
Д'Анувилль. Сколько вы ему даете, мсье Фуше?
Фуше. Сто дней. Ровно.
Д'Анувилль(иронически). Сдается мне, вы посвящены в тайны истории?
Фуше(подмигивает). Отчасти. (Добавляет, ухмыляясь.) Я ее делаю.
Д'Анувилль. Вам это нравится?
Фуше. Нравилось бы, будь в этом хоть капля неожиданности. Но, когда известно, какие силы приведены в действие, колебание чаши весов под тяжестью фортуны может удивить разве что глупцов…
Д'Анувилль(задет). Я один из них. Признаюсь вам, возвращение императора…
Фуше. А вы думали, он кончит отставным командиром батальона с тысячей солдат на острове Эльба, такой актер? Вы не знаете театра. Он понимает, что проиграл, но хочет уйти эффектно. В первый раз это у него не вышло.
Д'Анувилль. Но прощание в Фонтенбло… Я был там. Я плакал.
Фуше(улыбаясь). И было над чем, молодому-то человеку! Сцена получилась неплохая, хотя на мой вкус немного примитивная. Я предпочитаю более изысканные формы. Впрочем, что-то такое мелькнуло, в самом конце, у кулис, лицом к публике… Но это бегство по враждебному, гикающему Провансу… Поджав хвост, переодевшись русским офицером… Человек, столь дорожащий своей ролью, не может так кончить. Он вернулся, чтобы предложить нам другой финал, более кровавый, если выйдет, и уж, во всяком случае, отмеченный благородной печатью рока. Во вкусе классической трагедии, привитом ему еще Тальма на уроках дикции. Будьте уверены, именно для этого он и вернулся.
