Вита
Я находилась везде и нигде. Сначала мне казалось, что я плыву по ледяной реке в кромешной темноте. Все мое тело становилось частичкой этой реки. В ней я растворялась полностью, теряла себя. Затем находила, становилась единым-целым. Было холодно. Очень холодно.
В следующий миг все менялось, и я становилась огнем. Стена пламени ревела вокруг меня, я горела изнутри, превращаясь в серый пепел. Снова теряя саму себя и снова находя. Кто я? Почему оказалась в странном месте? И почему, когда вокруг меня огонь, я все равно ничего не вижу, словно мне завязали глаза? Есть ли у меня тело или я бесплотная тень?
У меня не было ответов на эти вопросы. Интересно, много ли времени прошло уже и что такое время для того места, где я? Я пыталась говорить, но ничего не получилось. Кажется, у меня даже рта не было. Иногда мне казалось, что сквозь шум реки и огня я слышу голос. Прекрасный мужской голос, который обещал, что все будет хорошо и что он меня обязательно спасет. В такие моменты даже жар огня и холод реки отступали перед силой слов. Было бы неплохо, если бы Он вытащил меня отсюда. Не знаю, кем был говоривший, но я ему верила и отчаянно повторяла одно слово «спасёт». Скорее бы...
**************
Я не хотел драться с людьми. Не хотел убивать, хотя и понимал, что это неизбежно. Сначала я просто оглушал своих противников. Но после того, как один из нападавших воткнул в меня вилы, а другой умудрился укусить за больное крыло, я озверел. Легко взмахнув своей косой, я отсек голову селянину с вилами. Кровь фонтаном брызнула в разные стороны. Те, кто в этот момент бежали в мою сторону, поскальзывались на кровавой луже и надевали друг друга на вилы и остро заточенные палки, серпами отрезали конечности. Отовсюду раздавались крики боли и стоны. При этом на моей совести было около двадцати убитых. В массовом побоище селяне были виноваты сами. Необученные воинскому делу они убивали друг друга по неосторожности, в то время как я стоял на пяточке по щиколотку в чужой крови и плакал. Мне было не стыдно за свои слезы. Я искренне сопереживал этим людям и понимал, что изменить что-то не в моих силах.
Сати же, напротив, наслаждался тем, что может показать свою силу. Пусть перед ним простые люди, это было неважно. Боец по натуре, мой брат хитрил, отрабатывал на живых мишенях приемы. Его меч пел, их души плотно переплетались друг с другом и даже воздух вокруг них дрожал от восторга и жажды крови.
К концу нашего смертельного «вальса» в живых остались четверо: я и брат (разумеется), пухленький инквизитор и рыжеволосая девчонка, привязанная к столбу. Вокруг нас раскинулось мертвое поле, в прямом смысле этого слова. Совладав с эмоциями, я обратился к брату:
