Тридцать лет спустя - Вячеслав Михайлович Рыбаков

Тридцать лет спустя

В этой удивительной книге вы откроете мир новых возможностей и историй, где каждый персонаж и событие приносят с собой неповторимую глубину и интригу. Автор волшебным образом сочетает элементы фантазии, приключения и человеческих драм, создавая непередаваемую атмосферу, в которой каждая страница — это путешествие в неизведанные миры. Поднимите книгу и готовьтесь погрузиться в мир, где слова становятся живыми, а истории оживают перед вашими глазами.

Читать Тридцать лет спустя (Рыбаков) полностью


Вячеслав Рыбаков


Тридцать лет спустя


Скоро Новый год. Не успеешь елку разобрать — уже снова наряжать пора…

В наступающем году наша страна будет «со смешанными чувствами печали и радости, с улыбкой и в слезах» отмечать тридцатилетие прихода к власти Михаила Горбачева. Совсем недавно было двадцатилетие распада Союза — и вот тридцатилетие перестройки. Будто время пошло вспять: сначала распад, перестройка уже потом, как следствие…

Тридцать лет — это срок. Ровно столько прошло, кстати сказать, между ежовщиной  и выходом на экраны «Кавказской пленницы». От «Расстреливать врагов и предателей, как бешеных собак» до «Этот… как его… волюнтаризм. — В моем доме попрошу не выражаться». От бараков и землянок до отдельных, с горячей водой и ваннами квартир в бесчисленных панельных многоэтажках, стремглав росших по всей стране и ныне считающихся убогими. От полного и плотного враждебного окружения до «Дунай, Дунай, а ну, узнай — Где чей подарок» и «Ночью в узких улочках Риги». Насколько же, несмотря на жуткую катастрофу войны, несмотря даже на кукурузу, за те коротенькие, столько всего вместившие тридцать лет ВСЯ ЖИЗНЬ В ЦЕЛОМ изменилась к лучшему!

Про эти тридцать лет так однозначно не скажешь.

Невозможно ничего понять про перестройку, если не припомнить, что перестройке предшествовало.

Было бы крайне интересно исследовать природу начавшегося где-то в конце 60-х стихийного нарастания карнавального, инфантильного антисоветизма, что так унавозил для перестройки почву. Боюсь, покамест такое исследование невозможно — оно неизбежно окажется вульгарнейшим образом политизировано в ту или в другую сторону. Одни будут с пеной у рта доказывать, что это было благородное и неискоренимое стремление людей к священной свободе, другие — все объяснять происками заокеанских врагов и их агентов влияния, а то и чуждых этнических элементов. Ясно, что и то, и другое, и третье имело место — но не было главным. Уж не мне, и подавно — не здесь и не сейчас пытаться мимоходом сформулировать хотя бы наметки такого исследования. Но что я могу — так это самого себя предложить в качестве подборки данных, которые будущим первооткрывателям неизбежно придется осмыслять. По каким-то загадочным причинам я был с раннего детства повернут на политике, именно потому и гожусь на роль особо чувствительного регистратора поветрий. Градусник ведь не сам придумывает, до какой черточки подняться столбику ртути, не интерпретирует, что и как измеряет — просто показывает температуру окружающей среды. То же и ребенок. Это сейчас я плохо-бедно могу что-то объяснить, истолковать, придумать нарочно… Ребенком же говорит и пишет сам эфир.