Игры небожителей

В кабинете было так жарко, что ему казалось, все плавится. Жесткое сиденье рабочего кресла сделалось невыносимо горячим, и он ерзал на нем, как на раскаленной адовой сковородке. Тонкая ткань рубашки на спине превратилась в один огромный горчичник, и между лопатками жгло невыносимо. Пыльные лопасти старого вентилятора совершенно не спасали ситуации. Видит бог, они старались, с жалобным поскрипыванием разгоняя горячий воздух, но лучше не становилось. И даже слова пожилой женщины, сидевшей напротив, казавшиеся поначалу полным бредом, вдруг перестали таковым казаться. Ее нытье превратилось в странный ритуальный речитатив, напоминающий шаманский абарал. Он где-то слышал это слово и совершенно точно знал, что оно означает шаманские заклинания. Правда, затруднялся сказать, какой национальности оно принадлежало, то ли бурятам, то ли индейцам. Но это было неважно. Важным сейчас казалось то, что женщина, похоже, добилась своего. Он готов был ее слушать, уже почти поверил ей и собирался пойти с ней туда, куда она его звала.

Конечно, конечно, побуждением к действию вполне могло быть желание поскорее вырваться из душного кабинета, в котором ближе к полудню становилось просто невозможно дышать. Он сейчас готов был пойти куда угодно, лишь бы слезть с огненного сиденья рабочего кресла. Пусть даже идти ему пришлось бы следом за ней — за Скомороховой Анной Ивановной.

— Анна Ивановна…

Он осторожно ставил локти на стол — из опасения обжечься. Его кабинет сейчас напоминал ему мартеновский цех.

— Анна Ивановна, я готов пойти с вами. И готов взглянуть на то место, которое вы называете местом преступления, — признался он нехотя. — Но для начала давайте еще раз все уточним.

— Давайте, — очень медленно кивнула она.

Очевидно, горячий воздух, гоняемый по кабинету скрипучими лопастями старого вентилятора, и ее измучил.

— Вы утверждаете, что ваш ученик…

— Мой бывший ученик, — поправила она.

— Да, хорошо… Вы утверждаете, что ваш бывший ученик — Ильин Глеб Сергеевич — причастен к ряду преступлений. Правильно я вас понял?

— Совершенно.

— И преступления эти он начал совершать, еще будучи ребенком?

— Подростком, — внесла она уточнение. — Первый раз это случилось, когда ему было четырнадцать лет.

— Сейчас ему двадцать восемь, — задумчиво обронил он.

— Совершенно верно. Первый раз это произошло четырнадцать лет назад. Именно тогда он убил моего…

И снова голос изменил ей, дрогнув. Всякий раз, как она доходила до этого места в своем длинном повествовании, голос ее срывался.

— Когда он убил моего мальчика. Моего единственного сына, — нашла она в себе силы договорить до конца. — Но он был тогда не один. Их было двое. Ильин и Сугробов. Одному было четырнадцать, Ильину. Сугробову было шестнадцать. Он был на два года старше.