Четыре века отделяют нас от Уильяма Шекспира. Это и мало и много. Мало — потому, что, читая его, ощущаешь, что он относится к началу современного мира. Много — потому что условия существования мира в то время отличны от тех, в которых существуем мы, хоть они, в конечном счете, не более тревожные, жестокие, устрашающие или губительные, чем нынешние. И, наконец, те условия имеют звучание, к которому наши души больше не приспособлены. Это великая конвульсия того времени — Реформация, о которой ни в коем случае нельзя забывать, так как для Шекспира и его современников она — совсем близкое событие. Огромна была опасность чумы. С ней жили как с постоянным и скрытым врагом. Баланс социального равновесия еще склонялся в пользу сельского общества, от которого XX век уже отворачивается. Монархия божественного права определяла судьбы народов. Женщина, даже если ее судьба в Англии и была более завидной, чем судьба женщины на континенте, оставалась в подчинении у мужчины. Только в редких случаях она имела образование — нет ни одного свидетельства того, что жена Уильяма или его дочери умели читать и писать. Это культурное неравенство усугублялось другим, физическим неравенством, беременностью и родами, происходящими регулярно с опасностью осложнений и фатального заражения.
Сейчас наша планета нам кажется маленькой. Мир того времени постепенно расширялся, нация начинала выступать из микрокосмоса церковного прихода, и стал вырисовываться Старый Мир с путаницей карт того времени, с контурами далекого Нового Мира, который начинали осваивать и где «цивилизованные» люди открывали в аборигенах либо образ первобытного человека, либо — и это более редкое явление — девственное лицо происхождения.
Немногим в культурной истории мира удалось так же хорошо, как Уильяму Шекспиру, одновременно дать оценку и своему времени, и всем временам, оценку человеку того времени и человеку вообще. Он является одним из зеркал, к которому склонялись или будут склоняться последующие поколения, чтобы в чертах поэта и его творчества найти образ самих себя, очищенный от случайного.
Конечно, полотно этого зеркала то тут, то там трачено годами. Мы располагаем лишь отрывочными фактами его семейной и общественной жизни, да и состояние текстов его произведений далеко от совершенства. Нет ли риска, используя эти пятна и неясности, объединить черты по своему усмотрению и осветить в соответствии со своей фантазией? Эти зоны с изъеденным отражением должны быть, наоборот, старательно выделены и нетронуты, чтобы они существовали как в плане биографии, так и в плане литературного портрета. В крайнем случае, они могут стать объектом квалифицированных и осторожных гипотез, ясно заявленных как таковые. Но часто эти пробелы становились свободным пространством для литературного вымысла, а жизнь и творчество поэта — его объектом. Эти измышления иногда все же могут показать по-своему полезную и трогательную правду. Главное — не смешивать жанры.