Посвящается Ли У
Джулио и Барбаре Деборе и Бальтазару Тому и Кристине.
Я путешествую… и внезапно просыпаюсь в предрассветной тишине, в незнакомом гостиничном номере, в бедной стране, где не знают моего языка, — и меня бьет дрожь. Почему? Что-то происходит… где-то… далеко, в другой стране. Да, вспоминаю. Казнь. В газете было написано, что — сегодня, именно в этот час.
У меня перехватывает горло. Вот они входят — идут — за человеком, лежащим на койке, — человек похож на кота, лицо у него такое широкое и такое черное, что надзиратели, открыв его камеру, снова пугаются, робеют. Ему бреют голову и часть ноги, чтобы электроды плотно прилегли к коже.
А теперь его вводят в другую камеру, пристегивают к креслу кожаными ремнями. Руки пристегивают к подлокотникам, чтобы они не дергались при свидетелях, ноги пристегивают к ножкам кресла… Наливается ли ужасом его сердце? Голову ему закрывают капюшоном, чтобы мы не увидели его боли, его страха, его искаженного лица. Лопающейся кожи! Мы видим только, как его тело слегка дернулось кверху.
Вам не кажется — когда вы путешествуете по чужой стране, — что запахи ее остры и тревожны? А когда вы просыпаетесь среди ночи — внезапно, — когда просыпаетесь в неурочный час, — когда путешествуете где-то и просыпаетесь в чужом месте, — вам не становится страшно?
Я не могу унять дрожь.
Лампа возле кровати не зажигается, электричества нет. Повстанцы взорвали мачты электролинии. В бедной стране, где не знают моего языка, идет маленькая война. В каждом гостиничном номере — свечи с маленькими подсвечниками. Я встаю, зажигаю свечу, иду со свечой в ванную. Там я ставлю свечу в подсвечнике на пол, становлюсь на колени перед унитазом, и меня рвет. Потом я сижу и дрожу на полу ванной, на холодном кафеле, жаркой ночью, в жаркой стране. Я не могу встать — и сижу тихо, трясусь, как будто сижу в снегу. А в углу — коричневое на кафеле — насекомое, большое, как водяной клоп, плоское, тяжелое, с твердыми, будто металлическими, ногами — и оно ждет, присев, решает, куда ему двигаться. Секунда — и оно заползло за раковину, лезет в дырку, которая тесна для него, — но пролезло — пролезло в нее, исчезло. И я вижу себя. Я вижу себя. Миг прозрения.
