Он никак не ожидал увидеть перед собой такую роскошную виллу, да и владелицу ее несколько по-другому представлял. В свои сорок лет мадам Шалон совсем не походила на убийцу — она не казалась ни Клеопатрой, ни старой ведьмой. Не женщина, а Минерва, решил он сразу же. У нее были большие влажные глаза, чуть светлее кобальтовой сини Средиземноморья, сверкающего в лучах солнца за окнами салона, где они сидели вдвоем.
Не совсем Минерва, подумал он, присмотревшись к ней повнимательнее. Ее щеки сохранили персиковый румянец восемнадцатилетней девушки, и вся она была такой округлой и гладкой, соблазнительной, и пусть от этого менее царственной, но куда более привлекательной. Не столь грациозная женщина при ее весе наверняка бы в будущем стала тучной, но он инстинктивно почувствовал, что ее тело сохранит свой вес и свои формы, и в шестьдесят лет она будет выглядеть так же, как сейчас, и ничуть не хуже.
— Рюмку дюбонне, инспектор Мирон?
Она уже приготовилась налить ему немного вина. Он на секунду помедлил с ответом, и в ее глазах зажегся лукавый огонек удивления, но вежливость не позволила ей выразить его вслух.
— Спасибо.
Он был недоволен собой и сказал это чересчур резко.
Мадам Шалон пригубила вино первой и как будто тактично заметила ему:
— Вот видите, господин Мирон, вам нечего бояться.
Вино было хорошим, даже слишком хорошим.
Она слегка улыбнулась и сказала так просто, без обиняков:
— Вы пришли узнать, как я отравила своих мужей?
— Мадам!
Он смущенно улыбнулся:
— Мадам, я…
— Должно быть, вы уже успели побывать в префектуре. Вся округа Вильфранш верит в это, — безмятежно сказала она.
Он взял себя в руки и заговорил официальным тоном:
— Мадам, я прошу вашего разрешения произвести эксгумацию тел господина Шарля Вессера, умершего в январе 1939 года, и господина Этьена Шалона, умершего в мае 1946 года, для официального обследования некоторых органов. Вы уже отказали в этой просьбе сержанту Люшеру из местного полицейского участка. Почему?
— Люшер начисто лишен вежливости. Мне он показался отталкивающим типом. В отличии от вас, в нем нет галантности. Я отказала человеку, а не представителю закона.
Она поднесла рюмку к полным губам:
— Вам я не смогу отказать, инспектор Мирон, — в ее глазах было нечто похожее на восхищение.
— Вы очень любезны.
— Потому что, — продолжала она ласковым голосом, — зная методы вашей парижской полиции, я совершенно уверена в том, что эксгумация трупов уже была тайно проведена.
Она заметила, что румянец на его щеках стал сильнее, но не подала виду.
— А необходимое обследование, — продолжала она как ни в чем не бывало, — уже закончено. Вы в растерянности. Вы ничего не нашли. И теперь хотите понять, что я за человек, стараетесь определить мой характер, узнать, насколько я хладнокровна — и между делом попытаетесь повернуть наш разговор так, чтобы я призналась в своем преступлении.
