Кмелты сражались хорошо. Сольвейн никогда не сказал бы этого вслух — его бы подняли на смех, если не на острия копий. Каждому известно, что проигравший не бывает хорошим воином. Сила есть лишь одна — сила победителя, и доблестны только те, чья доблесть ниспослана Огненным Дратом. Если великий бог воинов отвернулся от кмелтов — неоткуда было у них взяться силе и доблести, ибо исходит она лишь от Огненного, решающего, кто достоин его благословения, а кто — нет. Признавать доблесть за проигравшим — значит оскорбить бога.
И всё же кмелты сражались доблестно. У них была отвага, решимость обречённости, ненависть — у них было всё, кроме милости Огненного Драта. И даже без милости бога воинов они сражались так, что, будь бог на их стороне, слава об этой битве разнеслась бы по всему Даланайскому берегу. Но покуда ходит по земле хоть один барра, это немыслимо. Сольвейн это знал. Сольвейн гордился этим.
И всё же ему не слишком нравилось смотреть, как его братья с глумливым хохотам рубят руки и ноги пленному кмелту. Сольвейн видел, как сражался этот кмелт. Он успел сразить троих — троих! — барра прежде, чем на него набросили сеть и оглушили ударами топорищ. Даже теперь, искалеченный, истекающий кровью, он не кричал, только хрипел, и в хрипе было больше ненависти, чем боли. Он сражался хорошо, он правильно умирал.
Но Сольвейн никогда не сказал бы этого вслух. Лишь рождённый барра живёт правильно, и лишь барра правильно умирает. Это закон.
Дым пожара курился над разорённым селением, и ветром с залива его уносило на запад. У Сольвейна болела голова: последний кмелт, которого разрубила его секира, успел ударить первым. Лезвие топора скользнуло по волосам, содрало клок кожи на лбу и на мгновение оглушило. Теперь Сольвейну приходилось смаргивать кровь, и голова всё ещё гудела от удара. На треть пальца правее — и он бы лежал мёртвый на кмелтской земле. И посмел ли бы он, представ перед Огненным Дратом, сказать, глядя в кострища его глаз, что кмелты бились недостаточно доблестно?
Проверить это он сможет ещё не сегодня. Сольвейн переступил через тело, валявшееся на пути. Он шёл единственной деревенской улицей, глядя по сторонам в поисках места, ещё не занятого его братьями. Он слишком долго приходил в себя после того удара — нынче из каждого двора неслись вопли, женские крики и хохот воинов барра. Поперёк дороги с мучительным мычанием бежала корова, истыканная стрелами, за ней с хохотом неслась стайка мальчишек Рунгара — это их первый поход, для них происходящее более забава, чем серьёзное дело. Сольвейн отвернулся от них и обвёл улицу взглядом. В одном из домов было, похоже, тихо. Уже ограбили или пока не дошли? Он направился туда.
