В полдень на лийваском хуторе послышался отдалённый звон колокольцев, и вскоре у деревни показалась чёрная точка. Она с каждой минутой росла, и вот уже стало видно, как быстрые сани ныряют по ухабам, словно пляшут на сизоватом снежном намёте, как невысокая пегая лошадь бойко перебирает ногами.
Неожиданно ездок сворачивает на хуторскую дорогу, вдоль которой с обеих сторон плотной живой изгородью стоит подстриженный ельник. Ну не диво ли, что такая невзрачная лошадёнка так прытко преодолевает навьюженные ночью сугробы, временами увязая в них чуть ли не по самую грудь?
Не успели на хуторе всплеснуть руками от удивления, как сани уже въехали во двор, и с них сошёл засыпанный снегом мужчина. Лийваская хозяйка с любопытством смотрела из оледеневшего окошка на прыткую лошадь, на неизвестного гостя в просторной медвежьей шубе, изнутри также подбитой мехом, и шапке-ушанке величиной с добрый ушат. Когда гость широкой рукавицей отряхнул снег с саней, на свет показалась добротная полость из волчьей шкуры.
«Кто же это такой? Никогда раньше не видала», — недоумённо пожала плечами хозяйка.
Незнакомец привязал лошадь к шесту в заборе, распустил концы треуха у подбородка и поднял меховые отвороты. Теперь можно было разглядеть его получше. Он — пожилой, рыжебородый, крупный нос загнут крючком. Носит очки.
Гость зашёл в кухню, полную пара, взял метлу, прислонённую к стене, сбил снег с высоких сапог, шмыгнул носом. Потом щёлк — отворил чуланную дверь, снова щёлк — сунулся в другую, что вела в ригу, и, наконец, поворчав, набрёл на третью — в горницу, где не было ни души. Там он походил было, стуча сапогами и покашливая, чтобы этим заявить о своём присутствии. Но лишь только когда шаги незнакомца раздались у дверей в заднюю комнату, оттуда вышла хозяйка в новой, наспех накинутой кофте. Лицо у неё было узкое и худое.
— Здорово, — громко сказал мужчина, и его зычный, низкий голос шёл как будто из гулкой бочки. Он долго с чувством жал жёсткую, холодную руку женщины, посмеиваясь и глядя на неё как на давнишнюю знакомую. Хозяйка же смотрела на него не без робости, исподлобья и никак не могла взять в толк, кто это стоит перед нею.
Гость глянул на большие стенные часы, задумчиво тикавшие в углу. Две тяжёлые гири опустились почти до пола.
— Чуть ли не полтора часа до вас добирался, — сказал он, чтобы начать разговор, хотя хозяйка и не знала, откуда именно и какой дорогой ему пришлось добираться. Шагнув к стене, гость совсем по-домашнему, словно он тут давно уже свой человек, поднял одну за другой обе опустившиеся гири.
