Красноречие рыб

Лев АННИНСКИЙ

КРАСНОРЕЧИЕ РЫБ

Если бы Сергей Буртяк был человеком моего поколения, я рискнул бы предположить, какие именно события и обстоятельства толкнули автора “Эхолота” в пучину водных аллегорий. Например, магазин “Зоология” на старом Арбате в послевоенные годы: не каждый шкет мог купить аквариум, но поглазеть на рыб мог каждый. Эпоху спустя вплыл в нашу жизнь фильм “Человек-амфибия”, герой которого — ихтиандр — единственный, кажется, мог поспорить в популярности с космонавтами...

Герой повести Буртяка держится “подальше от космоса”, но вряд ли это можно истолковать как спор “высоты и глубины”; в других текстах взмоют именно в высоту; скорее перед нами глобальная метафора жизни, где решают не сопоставления внешних параметров реальности, а коренной сдвиг этой жизни в сторону внечеловеческой субстанции, поиск “философского корня” в том общем “биобульоне”, где, по замыслу Буртяка, уравниваются “ангелы, демоны, птицы, рыбы, звери, гады и прочие...”

После того, как мы все пережили кафкианский бред Грегора Замзы, превратившегося в насекомое, — все это художественно узаконено и вовсе не мешает нам размышлять над человеческой реальностью, хотя Сомов и уплывает от нее, сообразно своей фамилии. Буртяк окружает это превращение красивой орнаментальной пеной, мобилизуя в эпиграфы брызжущие цитаты из классиков от Шекспира до Мелвилла и от Жюля Верна до Саши Соколова. И все-таки под радугой ихтиомании угадывается реальный психологический сюжет.

Став рыбой, вернее, “эхолотом” видящим сквозь толщу вод, герой Буртяка компенсирует в себе то, что легко восстанавливается от обратного. Он обретает могущество: “...Обшарив с помощью нашего феномена весь мировой океан, военные засекли под водой около десятка секретных противничьих баз и множество субмарин на ходу, отыскали несколько затонувших атомных лодок и убедились, что реакторы в целости и сохранности, в отличие от экипажей и всего остального. Взяв это все под контроль, они успокоились, потребовали с Сомова подписку о неразглашении и пообещали обращаться еще...” Отметим не лишенный яда гиперболизм этой ситуации: он тоже оправдан, и именно изначальной немощью героя. То же и с деньгами: став “эхолотом”, Сомов зашибает большие деньги; компаньоны, кучкующиеся около него, живут, как миллионеры, и только потусторонняя очарованность Сомова мешает ему зажить так же. Наконец, став “эхолотом”, Сомов обретает самоуважение, он окружен славой, завален письмами поклонников, чего ему в реальной жизни и присниться не могло... вернее только и могло — присниться.