…Леху стало скучно, к тому же он заметил явный признак раздражения — y него мелко-мелко дрожали руки, как всегда бывало перед приступом черного бешенства, болезненного и неостановимого. Он порывисто встал, опрокинув на белоснежную скатерть столика красное вино, что было воспринято гуляющими как опьянение вечером и женским шармом и изобразив на лице натужную улыбку, направился в туалетную: избавиться от излишка жидкости и перекурить.
Всякий раз подобного рода сборища удивляли и удручали его своей предсказуемостью и хорошо организованным свинством, когда окружающие его люди, вполне партикулярные и интеллигентные, столь надобные в работе профи, напиваясь на подобного рода вечеринках, становились выводком дегенератов на прогулке и обозначали собой классический террариум.
Споткнувшись о чей-то ридикюль и вежливо оттолкнув какую-то порядочно набравшуюся барышню, Лех выбрался все же наружу, в холл, оттуда спустился по лестнице вниз, толкнул заветную дверцу и вдруг…
Вдруг замер, пораженный увиденным. Причем картина была настолько ожидаемой и неожиданной одновременно, что Лех отчетливо ощутил настоящий дежавю.
Темноволосая малышка (племянница префекта) по прозвищу Попочка, видимо в пьяном угаре перепутала двери в сортир и сейчас присаживалась на унитаз, нечленораздельно мыча. Глаза ее были налиты кровью, она явно ничего не видела вокруг. В тот момент, когда мучавший Попочку процесс начался, ее начало неудержимо рвать, она наклонилась, встала на четвереньки и пошла прямо на Леха (на четвереньках же). Он, судорожно сглотнув слюну, отошел подальше, прислонился к двери и продолжил наблюдение за происходящим.
Попка дошла до середины кафельного пола и стала описывать на месте круги, словно празднично танцующая слониха. A процесс тем временем продолжался… Леху было отлично видна огромная лужа желтого цвета с розовыми прожилками («Винегрет», — подумал он), спущенная рыжая юбка, две приятные округлости, не тронутые ультрафиолетом, разделенные легкой полоской слизистой, темный кусочек ворса, перепачканный кусочками падающего в лужу содержимого, пряди темных волос, руки с многочисленными бренчащими браслетами и кисти с хищно накрашенными ногтями. Приступы рвоты сопровождались яростными материнскими посылками, все это было отвратительно и тошнотворно, но… Хуже всего был собственный отважный фаллос, больно напрягшийся в своей конуре. Хозяин его уже не был самим собой.
Лех отчетливо представил себе, что будет дальше и ему не было стыдно…
Вот он помогает Попочке подняться, тщательно подмывает ее и помогает покрепче уцепиться за батарею парового отопления, нежно массирует ей зад, проникает рукой пониже — щекочет уморительные складки живота, затем достает своего дружка, оттягивает вздувшуюся венами темную кожицу, открывает пухлые губы, при этом ощущая кислый запах любви — ее и свой, проникает поглубже, устраивается там поудобнее, берется за тазовые кости, так хитро выступающие из-под кожи и жира и сначала медленно, затем все быстрее и быстрее танцует, вбивая самого себя в это скопление алкоголя и слизи…
